Последнее время - [3]

1996 год

Послание к юноше

«Пусть так. Я прав.»

Р.-М.Рильке

Мечтая о надежности семьи,

Забыв о юных бреднях, детских сплетнях,

Любимейшие девушки мои

Выходят замуж за сорокалетних.

Они звонят меня предупредить —

Уже почти как друга или брата,—

Они с улыбкой просят заходить,

Но радуются как-то виновато.

Есть выбор: дом-гора и дом-дыра,

Нора, где скрип пера и плачут дети.

Что я могу вам дать? А вам пора.

Написан Вертер. Не держу. Идите.

Пусть так. Он прав. Ты с ним. Вы есть. Нас нет.

Прощай. Я буду тени незаметней.

Когда-нибудь мне будет сорок лет.

Я встречусь со своей двадцатилетней.

Я встречу взгляд ее бездонных глаз.

Она не отведет их. Так и выйдет.

И юноша, родившийся сейчас,—

О наш удел! — меня возненавидит.

Прости меня, о юноша! Прости!

Не шляйся по Москве, не бей бутылок,

Сумей зажать отчаянье в горсти

И не бросай проклятий ей в затылок —

Все таковы они! Пусть так. Я прав.

Их дело — глотку драть в семейных ссорах,

А наш удел — закусывать рукав

И выжидать, пока нам будет сорок.

О юноша! Найди довольно сил

Не закоснеть в презрении и злобе,

Простить ее, как я ее простил,

И двинуть дальше, захромав на обе,—

Уйти из дома в каплющую тьму

В уже ненужной новенькой «аляске»

И написать послание тому,

Кто дрыгает ножонками в коляске.

1989 год

«Юность смотрит в телескоп…»

Н.С.

Юность смотрит в телескоп.

Ей смешон разбор детальный.

Бьет восторженный озноб

От тотальности фатальной.

И поскольку бытиё

Постигается впервые,

То проблемы у нее

Большей частью мировые,

Так что как ни назови —

Получается в итоге

Все о дружбе и любви,

Одиночестве и Боге.

Юность пробует парить

И от этого чумеет,

Любит много говорить,

Потому что не умеет.

Зрелость смотрит в микроскоп.

Мимо Бога, мимо черта,

Ибо это — между строк.

В окуляре — мелочовка:

Со стиральным порошком,

Черным хлебом, черствым бытом,

И не кистью, а мелком,

Не гуашью, а графитом.

Побеждая тяжесть век,

Приопущенных устало,

Зрелость смотрит снизу вверх,

Словно из полуподвала,—

И вмещает свой итог,

Взгляд прицельный, микроскопный,—

В беглый штрих, короткий вздох

И в хорей четырехстопный.

1990 год

Мост

«И все поют стихи Булата

На этом береге высоком…»

Ю.Мориц

На одном берегу Окуджаву поют

И любуются вешним закатом,

На другом берегу подзатыльник дают

И охотно ругаются матом.

На одном берегу сочиняют стихи,

По заоблачным высям витают,—

На другом берегу совершают грехи

И совсем ничего не читают.

На другом берегу зашибают деньгу

И бахвалятся друг перед другом,

И поют, и кричат, а на том берегу

Наблюдают с брезгливым испугом.

Я стою, упираясь руками в бока,

В берега упираясь ногами,

Я стою. Берега разделяет река,

Я как мост меж ее берегами.

Я как мост меж двумя берегами врагов

И не знаю труда окаянней.

Я считаю, что нет никаких берегов,

А один островок в океане.

Так стою, невозможное соединя,

И во мне несовместное слито,

Потому что с рожденья пугали меня

Неприязненным словом «элита»,

Потому что я с детства боялся всего,

Потому что мне сил не хватало,

Потому что на том берегу большинство,

А на этом — отчаянно мало.

Первый берег всегда от второго вдали,

И увы — это факт непреложный.

Первый берег корят за отрыв от земли —

Той, заречной, противоположной.

И когда меня вовсе уверили в том

(А теперь понимаю, что лгали) —

Я шагнул через реку убогим мостом

И застыл над ее берегами.

И все дальше и дальше мои берега,

И стоять мне недолго, пожалуй,

И во мне непредвиденно видят врага

Те, что пели со мной Окуджаву.

Одного я и вовсе понять не могу

И со страху в лице изменяюсь:

Что с презреньем глядят на чужом берегу,

Как шатаюсь я, как наклоняюсь,

Как руками машу, и сгибаюсь в дугу,

И держусь на последнем пределе,—

А когда я стоял на своем берегу,

Так почти с уваженьем глядели.

1986 год

Пригородная электричка

В пригородной электричке — грязной, мерзлой, нежилой — наблюдаю по привычке лица едущих со мной. Вон у двери мерзнет шлюха — запахнула пальтецо. Отрешенная старуха солит серое яйцо. Некто углубился в чтенье — «Труд», вторая полоса. Лыжница от ожиренья хочет убежать в леса. Парень в рыжем полушубке, лет примерно двадцати, обнимает девку в юбке типа «господи прости».

Ненавижу приоткрытость этих пухлых, вялых губ, эту чахлую небритость, эти брови, этот чуб, ненавижу эту руку на податливом плече, эту скуку, эту суку… Ненавижу вообще.

Подмосковные пейзажи, вы мучительны весной! Над кустарником и даже над полоскою лесной — дух безлюдья, неуюта, холод, пустота, печаль… Если он и мил кому-то, то волкам, и то едва ль. Городишко за чертою пригородной — глух и нем. С ним согласен нищетою посоперничать Гарлем. Одинокий призрак стога, почерневшие дома — и железная дорога безысходна и пряма.

Ветер носит клочья дыма, бьется в окна, гнет кусты. Носит пачку с маркой «Прима» и газетные листы, и бумажку от конфеты, выцветшую от дождей, и счастливые портреты звезд, героев и вождей, и пластмассовые вилки, и присохшие куски, корки, косточки, обмылки, незашитые носки, отлетевшие подметки, оброненные рубли, тени, призраки, ошметки наших ползаний в пыли, непристойные картинки, пыль, троллейбусный билет, прошлогодние снежинки и окурки сигарет.

Выдох на последнем слоге, вдох, и выдох, и опять…

Уберите ваши ноги!

Дайте голову поднять!

1986 год

«…И если даже — я допускаю…»