Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница - [71]

– Разумеется, я ее отвезу. Как скоро ехать?

– Как только со здешними делами будет покончено и прежде, чем зима вступит в свои права.

– А ты приедешь на ее свадьбу?

– Если смогу. Мы еще поговорим об этом. Я передам тебе письма и, конечно, мои подарки для Урбгена.

Он сделал знак Ульфину, тот пошел к дверям, навстречу входящим. Явились все: его рыцари, и члены совета, и кое-кто из малых королей, съехавшихся в Каэрлеон на свадебные торжества. Были здесь и Кадор, и Гвилим, и другие из Повиса, и Дифеда, и Думнонии, но никого из Элмета и с севера, что было вполне понятно. Я обрадовался, что среди входящих не оказалось Лота. Зато в толпе молодежи я увидел Герейнта. Он помахал мне и улыбнулся – разговаривать сейчас было некогда. Говорил король, и мы просидели на совете до заката, когда внесли яства, а после ужина гости ушли, и я вместе с ними.

Я возвращался к себе, когда меня нагнал Бедуир и с ним Герейнт. Молодые люди были, как видно, хорошо знакомы. Герейнт тепло приветствовал меня.

– Для меня был поистине счастливый день, – с улыбкой сказал он, – когда некий странствующий лекарь заехал в Оликану.

– И сдается мне, для Артура тоже, – ответил я. – Как продвигаются работы в Пеннинском проходе?

Он подробно ответил на мой вопрос. С востока в том году опасность нам не угрожала. Артур полностью очистил от врага земли под Линнуисом, и король Элмета остался там сторожить и управлять. Через проход отстроили заброшенную дорогу, прямо от Оликаны до берега Трибуита, и оба западных форта привели в боевую готовность. С фортов разговор перешел на Каэр-Камел, и они вдвоем с Бедуиром забросали меня вопросами. Но вот мы подошли к перекрестку, где пути наши расходились.

– Здесь я оставлю вас, – сказал Герейнт и, оглянувшись назад на королевские палаты, произнес: – «Лишь половину поведали мне». – Это звучало как строка из какого-то стихотворения, которого я не знал. – Сейчас славное время для всех нас.

– А будет еще славнее.

Мы простились и вдвоем с Бедуиром пошли дальше. Мальчик с факелом двигался в нескольких шагах впереди. Сначала, понизив голос, мы говорили об Игрейне. Бедуир описал мне ее состояние подробнее, чем при Артуре. Ее лекарь, опасаясь доверяться бумаге, на словах передал Бедуиру для меня кое-какие подробности, но они, впрочем, ничего нового мне не сообщили. Королева умирала, она ждала только – таково было мнение Бедуира, – пока обе ее подопечные девицы, обвенчанные и коронованные, займут подобающее им место в обществе, а после этого чудо будет (утверждал Мельхиор), если она протянет до Рождества. Мне она прислала поклон и фибулу для передачи после ее смерти Артуру – на память о матери. Фибула была тонкой работы, из золота и голубой эмали, с изображением христианской Богоматери и с именем Марии по краю. Дочь свою Моргану и воспитанницу Гвиневеру она уже прежде одарила драгоценностями в виде свадебных подарков. Впрочем, Моргане правда была известна, а вот Гвиневере, как видно, нет. Она была королеве не менее – если не более – дорога, чем родная дочь, и Бедуир получил строгие наставления не допустить, чтобы что-то омрачило свадебные торжества. Насчет горя Артура королева не обманывалась (Бедуир вообще почитал ее как женщину умнейшую); сердце сына она уступила королю Утеру, а также будущему родной страны, а сама примирилась с близкой смертью, находя поддержку в своей вере; но ей было известно, как горячо привязана к ней ее юная воспитанница.

– Ну а Гвиневера? – спросил я наконец. – За время пути сюда ты имел возможность близко ее узнать. А Артура никто лучше тебя не знает. Подойдут ли они друг другу? Какова она на самом деле?

– Прелестна. Полна жизни – по-своему не менее полна, чем Артур, – и умница. Засыпала меня вопросами о войне, и вопросы эти были вовсе не праздные. Она понимает его деятельность и интересуется каждым его шагом. Влюбилась по уши с первого взгляда еще тогда, в Эймсбери… Я-то думаю, что она была влюблена в него и раньше, как все девы Британии. Но она девица разумная и с юмором, а не какая-то там бледная немочь, мечтающая о короне и королевском ложе. Она понимает свой долг. Мне известно, что королева Игрейна давно задумала этот брак и уповала, что он совершится. И все это время учила и наставляла свою воспитанницу.

– Лучшей наставницы и быть не могло.

– Согласен. Но Гвиневера к тому же еще нежна и такая хохотушка. Я очень рад, – заключил Бедуир.

После этого мы заговорили о Моргане и о другой свадьбе.

– Будем надеяться, что и этот брак тоже будет удачным, – сказал я. – Он отвечает желаниям Артура. А что Моргана? Она как будто бы тоже этого хочет и счастлива.

– О да, – подтвердил он и с улыбкой недоумения продолжил: – Можно подумать, что у них сговор по любви и никакого Лота на свете не было. Ты всегда говоришь, Мерлин, что не понимаешь женщин и в толк не возьмешь, что ими движет. Ну так вот, я тоже их не понимаю, хоть и не рожден отшельником, как ты. Скольких я знал и теперь чуть не целый месяц им всякий день прислуживал – а они для меня по-прежнему загадка. Каждая мечтает о замужестве, а ведь это для них в своем роде рабство, да еще сопряжено со смертельной опасностью. Можно бы понять тех, у кого за душой нет ничего, но взять, к примеру, Моргану: у нее и богатство, и знатность, и свобода, которую они ей обеспечивают, и покровительство верховного короля. А она все равно соглашалась пойти за Лота, хотя какая у него слава, ты знаешь, и вот теперь с радостью идет за Урбгена в Регед, а ведь Урбген в три раза ее старше, да она и не видела его толком никогда. Почему?