Последнее слово обвиняемых - [6]

Ну, вот, собственно, эти люди… Вот ещё раз находится подтверждение, что люди у нас в стране перестали ощущать принадлежность территорий нашей страны им самим, гражданам. Эти люди перестали чувствовать себя гражданами. Они себя чувствуют просто автоматическими массами. Они не чувствуют, что им принадлежит даже лес, находящийся непосредственно у них около дома. Я даже сомневаюсь в том, что они осознают принадлежность собственного дома им самим. Потому что, если какой-нибудь экскаватор подъедет к подъезду и людям скажут, что им нужно эвакуироваться, что: «Извините, мы сносим теперь ваш дом. Теперь здесь будет резиденция чиновника». Эти люди покорно соберут вещи, соберут сумки и пойдут на улицу. И будут там сидеть ровно до того момента, пока власть не скажет им, что делать дальше. Они совершенно аморфны, это очень грустно. Проведя почти полгода в СИЗО, я поняла, что тюрьма — это Россия в миниатюре.

Начать также можно с системы правления. Это та же вертикаль власти, где решение любых вопросов происходит единственно, через прямое вмешательство начальника. Отсутствует горизонтальное распределение обязанностей, которое заметно облегчило бы всем жизнь. И отсутствует личная инициатива. Процветает донос. Взаимное подозрение. В СИЗО, как и у нас в стране, всё работает на обезличивании человека, приравнивание его к функции. Будь то функция работника или заключенного. Строгие рамки режима дня, к которым быстро привыкаешь, похожи на рамки режима жизни, в которые помещают человека с рождения. В таких рамках люди начинают дорожить малым. В тюрьме — это, например, скатерть или пластиковая посуда, которую можно раздобыть только с личного разрешения начальника. А на воле — это соответственно статусная роль в обществе, которой тоже люди очень сильно дорожат. Что мне, например, всегда всю жизнь было удивительно. Ещё один момент — это осознание этого режима как спектакля. Который на реальном уровне оказывается в хаос. Внешнее режимное заведение обнаруживает дезорганизацию и неоптимизированность большинства процессов. И очевидно, что к правлению это явно не ведет. Напротив, у людей обостряется потерянность, в том числе во времени и пространстве. Человек, как и везде в стране, не знает, куда обратиться к тем или иным вопросам. Поэтому обращается к начальнику СИЗО. На воле, считай, к начальнику Путину.

Выражая в тексте собирательный образ системы, который… Да, в общем, можно сказать, что мы не против… Что мы против путинского хаоса, который только внешне называется режимом. Выражая в тексте собирательный образ системы, в которой, по нашему мнению, происходит некоторая мутация практически всех институтов, при внешней сохранности форм. И уничтожается такое дорогое нам гражданское общество. Мы не совершаем в текстах прямого высказывания. Мы лишь берем форму прямого высказывания. Берем эту форму как художественную форму. И единственно, что тождественно — это мотивация. Наша мотивация — тождественная мотивация, при прямом высказывании. И она очень хорошо выражена словами Евангелия: «Всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Я и мы все искренне верим, что нам отворят. Но увы, пока что нас только закрыли в тюрьме. Это очень странно, что, реагируя на наши действия, власти совершенно не учитывают исторический опыт проявления инакомыслия. «…простая честность воспринимается в лучшем случае как героизм. А в худшем как психическое расстройство», — писал в 70-е годы диссидент Буковский. И прошло не так много времени, и уже как будто не было ни большого террора, ни попыток противостоять ему. Я считаю, что мы обвиняемые беспамятными людьми. Многие из них говорили: «Он одержим бесом и безумствует. Что случаете его»? Эти слова принадлежат иудеям, обвинившим Иисуса Христа в богохульстве. Они говорили: «Хотим побить тебя камнями, за богохульство» (Иоанн 10:33). Интересно, что именно этот стих использует Русская православная церковь, для выражения своего мнения на богохульство. Это мнение заверено на бумаге, приложено к нашему уголовному делу. Выражая его, Русская православная церковь ссылается в Евангелие как на статичную религиозную истину. Под Евангелием уже не понимается откровение, в котором оно было с самого начала. Но под ним понимается некий монолитный кусок, который можно разобрать на цитаты и засунуть куда угодно. В любой свой документ, использовать для любых целей. И Русская православная церковь даже не озаботилась тем, чтобы посмотреть, в каком контексте используется слово «богохульство». Что в данном случае оно было применено к Иисусу Христу. Я считаю, что религиозная истина не должна быть статичной. Что необходимо понимание и моменты путей развития духа. Испытаний человека, его раздвоенности, расщепления. Что все эти вещи необходимо переживать для становления. Что только посредством переживания этих вещей человек может к чему-то прийти и будет приходить постоянно. Что религиозная истина — это процесс, а не оконченный результат, который можно засунуть куда угодно. И все эти вещи, о которых я сказала, эти процессы, они осмысляются в искусстве и философии. В том числе в современном искусстве. Художественная ситуация может, и на мой взгляд, должна содержать свой внутренний конфликт. И меня очень сильно раздражает вот эта так называемость в словах обвинения применительно к современному искусству.