Последнее слово обвиняемых - [4]
«Храм Христа Спасителя откровенно используется в качестве интерьера для политики и спецслужб»
Екатерина Самуцевич
На последнем слове от подсудимого обычно ждут либо раскаяния, либо сожаления о содеянном, либо перечисления смягчающих обстоятельств. В моём случае, как в случае моих коллег по группе, мне совершенно не нужно. Вместо этого я хочу высказать свои соображения по поводу причин произошедшего с нами. То, что храм Христа Спасителя стал значимым символом политической стратегии наших властей, многим думающим людям стало понятно ещё с приходом на руководящий пост Русской православной церкви бывшего коллеги Владимира Владимировича Путина Кирилла Гундяева. После чего храм Христа Спасителя начал откровенно использоваться в качестве яркого интерьера для политики и силовых спецслужб, являющихся основными источниками власти.
Почему Путину вообще понадобилось использовать православную религию и её эстетику? Ведь он мог воспользоваться своими куда более светскими инструментами власти. Например(неразборчиво), корпорациями, или своей грозной полицейской системой, или своей послушной судебной системой. Возможно, что жесткая неудачная политика правительства Путина, инцидент с подводной лодкой «Курск», взрывы мирных граждан средь бела дня и другие неприятные моменты в его политической карьере заставили задуматься о том, что ему уже давно пора сделать самоотвод. Иначе в этом ему помогут граждане России. Видимо, именно тогда ему понадобились более убедительные трансцендентные гарантии своего долгого пребывания на вершине власти. Здесь и возникла потребность использовать эстетику православной религии, исторически связанной с лучшими имперскими временами России. Где власть шла не от таких земных проявлений, как демократические выборы гражданского общества, а от самого бога.
Как же ему это удалось? Ведь у нас всё-таки светское государство. И любое пересечение религиозной и политической сфер должно строго пресекаться в нашем бдительном, политически мыслящем обществе. Видимо, здесь власти воспользовались определенной нехваткой православной эстетики в советское время. Когда православная религия обладала ореолом утраченной истории. Чего-то задавленного и поврежденного советским тоталитарным режимом. И являлось тогда позиционной культурой. Власти решили апроприировать этот исторический эффект утраты и представить свой новый политический проект по установлению утраченных духовных ценностей России, имеющий весьма отдаленное отношение к искренней заботе о сохранении истории культуры православия. Достаточно логичным оказалось и то, что именно Русская православная церковь, давно имеющая мистические связи с властью, явилась главным идейным исполнителем этого проекта.
При этом было решено, что Русская православная церковь, в отличие от советского времени, где церковь противостояла прежде всего грубости власти, по отношению к самой истории, должна также противостоять всем пагубным проявлениям современной массовой культуры с её концепцией и разнообразием толерантности. Для реализации этого интересного во всех смыслах политического проекта потребовалось немалое количество многотонного профессионального светового и видеооборудования, эфирного времени на центральных каналах для прямых и многочасовых трансляций. И в последующем многочисленных подсъёмок к укрепляющим мораль и нравственность новостным сюжетам, где и будут произноситься стройные речи патриарха, помогающие верующим сделать правильный политический выбор в тяжелые для Путина предвыборные времена. При этом все съёмки должны проходить непрерывно. Нужные образы должны врезаться в память и постоянно возобновляться, создавая впечатление чего-то естественного, постоянного и обязательного. Наше внезапное музыкальное появление в храме Христа Спасителя, с песней «Богородица, Путина прогони», нарушило цельность этого так долго создаваемого и поддерживаемого властями амедийного образа, выявило его ложность.
В нашем выступлении мы осмелились без благословения патриарха совместить визуальный образ православной культуры и культуры протеста. Наведя умных людей на мысль о том, что православная культура принадлежит не только Русской православной церкви, патриарху и Путину, она может оказаться на стороне гражданского бунта и протестных настроений в России. Возможно, такой неприятный масштабный эффект от нашего медийного вторжения в храм стал неожиданностью для самих властей. Сначала они попытались представить наше выступление как выходку бездушных воинствующих атеисток. Но сильно промахнулись, так как к этому времени мы уже были известны как антипутинская панк-феминистская группа, осуществляющая свои медианабеги на главные политические символы страны. В итоге, оценив все необратимые политические символические потери, принесенные нашим невинным творчеством, власти всё-таки решились оградить общество от нас и нашего (неразборчиво) мышления. Так закончилось наше непростое панк-приключение в храме Христа Спасителя. У меня сейчас смешанные чувства по поводу этого судебного процесса.
С одной стороны, мы сейчас ожидаем обвинительный приговор. По сравнению с судебной машиной мы никто, мы проиграли. С другой стороны, мы победили. Сейчас весь мир видит, что заведенное против нас уголовное дело сфабриковано. Система не может скрыть свой репрессивный характер этого судебного процесса. Россия в очередной раз выглядит в глазах мирового сообщества не так, как пытается себе представить Владимир Путин в своих каждодневных международных встречах. Все обещанные им шаги на пути к правовому государству, очевидно, так и не были сделаны. А его заявление о том, что суд по нашему делу будет объективен и вынесено справедливое решение, является очередным обманом всей страны и мирового сообщества. Всё, спасибо.
