Последнее отступление - [10]
— Ничего, ничего, — поспешил его успокоить Захар. — Заработаешь деньги, отдашь долг Еши и опять заживешь, как в старину.
— Какой, Захара, заработаешь. Опять хворать надо, лежать. Бедняку всегда так. Его и люди обижают, и боги пожалеть не хотят.
В тайгу Дугар пришел, чтобы охотой поправить свои дела. Но, возвращаясь поздно ночью из лесу в зимовье, попал в старую заброшенную волчью яму.
— Снег был, за два шага вперед ничего не видел. Большой тебе спасибо, Захара, пропал бы я в яме.
С утра шел снег, пуржило, но к вечеру разъяснило, ушли за хребет стаи серых облаков, только ветер дул с прежней, неубывающей силой, поднимая снежную пыль, и гнал ее низко над землей через узкие пади и гололобые сопки. За пряслами гумен, в проулках ветер запинался, и снежная пыль оседала в сугробы. Артемке ветер был наруку. Стоит поднять навильник сена, и оно само летит через весь сеновал, ложится, лохматясь, близ яслей. Отцу будет не трудно задавать корм скотине.
До отъезда в город Артемка старался все сделать так, чтобы батьке было легче управляться с хозяйством. Замучается он с одной рукой. Даже совестно уезжать.
Перекинув сено, Артемка стал в затишье, за угол амбара, вытряхнул из шапки сенную труху и снег. Солнце уже повисло над круглыми вершинами сопок, день подходил к концу. А завтра в эту пору Артемка будет где-то за этими сопками, в той стороне, откуда дуют холодные ветры. Повезет их с Федькой сосед Савостьяна Елисей Антипыч, он едет продавать зерно.
«Завтра — в город…» Артемка смотрит на длинную поленницу дров. Поленья очень крупные, но расколоть он их уже не успеет. Каждый день придется отцу или матери тюкать топором. Не успеет он и свезти снег со двора и выдолбить лед в колодце. Совестно все это оставлять на батьку. Может быть, не ехать? Интересно, конечно, посмотреть на тамошних людей, на паровозы, на железную дорогу — на всякие диковинки, каких нет и не может быть в Шоролгае, неплохо найти и работенку, где платят подходяще, но, когда уезжаешь так вот, с беспокойной совестью, лучше, наверно, не ездить. Подождать до осени, там, может, будет излишек хлеба. А если не будет? Так и присохнешь в деревне…
Артем зашел в избу. Мать чинила его шерстяные носки. Медная игла быстро ходила в ее руках.
— Сынок, — она подняла голову, — не езди туда…
Артемка промолчал. Взял из-за зеркала книгу, сунул ее за пазуху.
— Пойду к Павлу Сидоровичу. Отдам книжку и сразу вернусь.
Мать проводила его грустным взглядом. Печалится она, что среди чужих людей придется жить и в голоде и в холоде…
Учитель жил один в зимовьишке с маленькими, обросшими льдом, окошками. В кути, возле печки стоял обеденный стол, ближе к дверям, в простенке между окошками — письменный стол, над ним — полочки с книгами, а в углу, по правую руку от входа, громоздился тяжеловесный, толстоногий верстак. Павел Сидорович был мастером на все руки, мог починить замок, запаять протекающий самовар, сделать табуретку, обрезать стекло. Этим ремеслом и кормился…
Когда зашел Артемка, Павел Сидорович насаживал топор на новое топорище. Артемка положил книгу на место, сел к верстаку.
— Ну как, интересная? — спросил Павел Сидорович, зажмурив левый глаз, посмотрел, хорошо ли сидит топорище, стал вытесывать клинышек.
— Нет, какая-то не интересная, — сказал Артемка.
— Почему?
— А кто же его знает, — Артемка слегка повел плечами, поднял с пола свитую в спираль стружку. От нее пахло сухим деревом и чуть-чуть смолой. — Жизнь у того барина какая-то чудная. Ел да спал. Был большущий лодырь. У нас он с голоду бы опух.
— Почему?
— У нас всякий сам по себе харчи зарабатывает. А кто лодырничает, как этот Обломов, тому надо побираться. Почему, Павел Сидорович, там, у вас в Расее, мужики непонятливые? Дали им барина — кормят, обрабатывают.
— У вас понятливые?
— Помещиков у нас нет, на чужого дядю работать дураков не находится.
— Находятся, Артем, такие дураки и у вас.
— Нет, Павел Сидорович, это вы зря. Чего нет, того нет, и выдумывать не надо.
— Зачем выдумывать? — Павел Сидорович почистил топорище осколком стекла, попробовал, ловко ли оно ложится в руку. — Помнишь, как Савостьян дом строил?
— Помню. Помощь созывал. У нас обычай такой.
— Обычай хороший. Был хорошим когда-то. А теперь помощь собирает кто? Десять-пятнадцать хозяев могут, а остальные — нет. К остальным никто не пойдет, угощение, водка нужны… К вам пойдут?
— Не знаю. Но…
Любил Артемка разговаривать вот так с Павлом Сидоровичем. С батькой или другими мужиками, когда говоришь, шибко не возражай, сразу в пузырь полезут и дадут понять — молодой еще, а в разговоре с учителем об этом даже не думаешь, что есть в голове, то и выкладываешь без стеснения. Теперь не будет уже таких разговоров. Артемка сразу увял, сказал уныло:
— Вот не знаю: ехать, нет ли?
— Поезжай, — Павел Сидорович собрал стружки, бросил в очаг, запалил; красные отсветы пламени легли на хмурое лицо с некрасивым, иссеченным морщинами лбом. Стружки прогорели. Он подошел к окну, протер ладонью кусочек стекла, свободный от рыхлого льда, постоял, вглядываясь туда, где за гумнами, за горбами суметов в синеве сумерков угадывалась лента дороги. Он обернулся, провел рукой по жестким с густой проседью волосам, двинул тяжелыми клочковатыми бровями.
Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации.
Войско Чингисхана подобно вулканической лаве сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Вершитель этого жесточайшего абсурда Чингисхан — чудовище и гениальный полководец. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная, вольная жизнь, где неразлучны опасность и удача.
«Разрыв-трава» одно из самых значительных произведений Исая Калашникова, поставившее его в ряд известных писателей-романистов нашей страны. Своей биографией, всем своим творчеством писатель-коммунист был связан с Бурятией, с прошлым и настоящим Забайкалья. Читателю предлагается многоплановая эпопея о забайкальском крестьянстве. © Бурятское книжное издательство, 1977 г.
Войско Чингисхана подобно вулканической лаве сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Вершитель этого жесточайшего абсурда Чингисхан — чудовище и гениальный полководец. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная, вольная жизнь, где неразлучны опасность и удача.
Повести народного писателя Бурятии Исая Калашникова, вошедшие в сборник, объединены темой долга, темой служения людям.В остросюжетном «Расследовании» ведется рассказ о преступлении, совершенном в одном из прибайкальских поселков. Но не детектив является здесь главным. Автор исследует психологию преступника, показывает, как замаскированная подлость, хитрость оборачиваются трагедией, стоят жизни ни в чем не повинным людям. Интересен характер следователя Зыкова, одерживающего победу в психологической схватке с преступником.Повесть «Через топи» посвящена воспитанию молодого человека, вынужденно оказавшегося оторванным от людей в тайге.
Рассказ о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году а городе Орехово-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова. Для младшего школьного возраста.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман по мотивам русских былин Киевского цикла. Прошло уже более ста лет с тех пор, как Владимир I крестил Русь. Но сто лет — очень маленький срок для жизни народа. Отторгнутое язычество еще живо — и мстит. Илья Муромец, наделенный и силой свыше, от ангелов Господних, и древней силой от богатыря Святогора, стоит на границе двух миров.
Действие романа относится к I веку н. э. — времени становления христианства; события, полные драматизма, описываемые в нем, связаны с чашей, из которой пил Иисус во время тайной вечери, а среди участников событий — и святые апостолы. Главный герой — молодой скульптор из Антиохии Василий. Врач Лука, известный нам как апостол Лука, приводит его в дом Иосифа Аримафейского, где хранится чаша, из которой пил сам Христос во время последней вечери с апостолами. Василию заказывают оправу для святой чаши — так начинается одиссея скульптора и чаши, которых преследуют фанатики-иудеи и римляне.
Данная книга посвящена истории Крымской войны, которая в широких читательских кругах запомнилась знаменитой «Севастопольской страдой». Это не совсем точно. Как теперь установлено, то была, по сути, война России со всем тогдашним цивилизованным миром. Россию хотели отбросить в Азию, но это не удалось. В книге представлены документы и мемуары, в том числе иностранные, роман писателя С. Сергеева-Ценского, а также повесть писателя С. Семанова о канцлере М. Горчакове, 200-летие которого широко отмечалось в России в 1998 году. В сборнике: Сергеев-Ценский Серг.
