Последнее отступление - [12]

— Трус! Затем я тебя поставил управлять хошуном, чтобы ты тарбаганом сидел у своей норы и прятал голову от каждого шороха? Надо не дрожать, а коршуном летать над степью и долбить в загривок каждого, кто осмелится поднять руку на наши обычаи, на наши земли и стада. Я прогоню тебя, как шелудивого пса! Я видеть тебя не хочу!

Цыдып ждал, когда Еши устанет кричать.

— Зачем такие слова, абагай? Зачем поносить человека, который служит тебе верой и правдой? — Цыдып обиженно засопел и стал выколачивать пепел из трубки об угол печки. — Без меня ничего с пастухами не сделать. Недавно пришла бумага. Начальство опять требует лошадей для войны. Вот она бумага, возьми…

Цыдып Баиров достал сложенный вчетверо лист бумаги и протянул Еши, поправил на голове шапку, собираясь уходить.

— Садись! — крикнул Еши. — Прогнать я тебя всегда успею. Ты Дугарку отучи жаловаться.

— Надо бы узнать, когда и куда он уехал.

— Скачи в Зун-гол, привези сюда его парня. Быстро!

Цыдып забрал у Еши свою бумагу, сунул ее за пазуху и вышел. Еши снова лег на кровать. Тревога и злоба бродили в нем, точно брага в бочке. «Опять, видно, начинается то же, что было, когда сбросили царя, — думал он, сжимая зубы. — Сколько пережил тогда!» Да, пережил… Пастухи стали посматривать на него косо. Шептались, что пришел конец могуществу Еши Дылыкова, а некоторые даже грозились отобрать стада и табуны. В ту пору из дому боялся выходить. Ночью на железные засовы запирал окна и двери, ставил у кровати заряженные ружья. Но приехал в улус сын нойона Доржитарова и сумел успокоить расходившихся пастухов. Умная голова, большой человек молодой Доржитаров, не зря учился в Петербурге. Сразу смекнул, в чем дело, и дал Еши совет, как держаться перед народом. На суглане Еши так усердно поносил царя Николашку, что скотоводы только дивились.

— Сородичи! — говорил тогда Еши. — Царь драл с нас налоги, урезал наши пастбища. Он поставил над нами русского начальника, он угонял наших сыновей и братьев рыть окопы для солдат, строить дороги. Верно я говорю, пастухи?

— Верно! — разом ответила ему сотня голосов. Все, о чем говорил Еши, улусники испытали на своей шкуре, их убеждать не приходилось. Это их дети росли рахитиками, это им трахома выедала глаза, это они стонали от поборов начальства. Еши колотил себя в бабью грудь и хрипло выкрикивал:

— Мы теперь свободный народ! К черту русских начальников. Без них степи наши станут шире, травы вырастут выше. Сородичи! Мы сами можем распоряжаться своей землей, надо только забыть старые обиды. Пусть все люди будут как братья. Пусть богатый подаст руку бедному, а бедняк — богатому, пусть все люди станут богатыми. Мы должны защищать власть, ниспосланную нам богами. Не пустим сюда русских начальников. Пусть нами правят уважаемые люди улуса. Верно я говорю?

И опять в ответ прозвучало дружное: «Верно!»

Воодушевленный успехом, Еши подозвал к себе самого бедного в улусе человека, своего батрака Сампила.

— Стань со мной рядом, Сампил. — Еши обнял батрака и, обратившись к собранию, произнес: — Вы знаете, люди, что у этого человека, кроме рубашки и штанов, ничего нету. Но вы знаете также, что Сампил честный человек, хороший работник. Такого умелого пастуха я еще не встречал. Однако пастух без коня, как лисица без хвоста, срам смотреть. Так знайте, люди, теперь у Сампила есть конь. Этого коня ему даю я, Еши Дылыков. Дарю Сампилу за хорошую работу и всем добрым людям дарить буду.

Улусники онемели от изумления. Раскрыв рты, они смотрели то на Еши, то на растерявшегося Сампила. Им казалось, что и впрямь все люди на земле могут стать братьями. И когда Еши стал продвигать в хошунную управу Цыдыпа Баирова, сообразительного и ловкого человека, никто не стал с ним спорить.

И снова жизнь в степи пошла своим извечным ходом. Еши собрал друзей, чтобы отпраздновать конец потрясениям. И вот в самый разгар гулянки в избу робко вошел Сампил, низко поклонился и стал у порога.

Еши догадался, в чем дело, насмешливо спросил:

— За конем пришел?

Сампил поклонился еще ниже:

— Да, хозяин.

В другое время Еши взял бы пастуха за шиворот и вытолкал за двери. Но в этот вечер он слишком сытно поел, слишком много выпил, поэтому вставать поленился. Он благодушно улыбнулся:

— Ты, наверно, есть хочешь?

— Спасибо, хозяин, — Сампил опустил голову.

— А может быть, ты мою дочку в жены возьмешь? Дочка у меня, Сампил, сам знаешь, хорошая. Калым с тебя не запрошу, так и быть. Сыновей у меня нету, помру — и все хозяйство твоим станет. Женись, Сампил.

Гости захохотали. Пастух вздрогнул, поднял голову. Смуглое лицо, обветренное степными суховеями, побагровело.

— Нет, хозяин. Жениться не буду.

Еши покачал головой.

— Как же это, а? Ты оскорбляешь старика, Сампил. Я на тебя обиделся, очень обиделся. Теперь не дам я тебе коня. Иди вывози навоз со двора. Если будешь хорошо работать, может быть, подарю тебе к сурхарбану свой тэрлик. Починишь, еще за новый сойдет, я его только три года носил.

Скотоводы слишком поздно поняли, что Еши перехитрил их. Притихли, присмирели. Ослушаться его никто не осмеливался, знали: не успеешь пикнуть, как шею свернет.