Последнее искушение Христа - [14]

Иаков заметил, как помрачнел Петр, и почувствовал раскаяние. Ему стало неловко, что он так грубо повел себя по отношению к старшему, и, чтобы сменить тему разговора, он спросил:

— Петр, а как твой брат Андрей? Все там же, в Иорданской пустыне?

— Да, там же, — вздохнул Петр. — Говорят, его крестили, и теперь он питается акридами[7] и диким медом так же, как его учитель. Пусть меня назовут лжецом, но я уже предвижу день, когда он будет бегать по деревням с криками «Кайтесь! Кайтесь! Царство Божие грядет!» — как и многие другие.

Иаков покачал головой и нахмурил свои густые брови.

— С моим ученым братцем Иоанном случилось то же самое. Он отправился в Генисаретскую пустыню, в обитель. Можно подумать, ему не написано было на роду стать рыбаком. Оставил меня одного с двумя стариками и пятью лодками. Как теперь быть — ума не приложу!

— И чего бедняге не хватало? — вздохнул пастух Филипп. — Господь дал ему все, что можно только пожелать! Что это на него нашло в расцвете лет?

Однако было заметно, как Филипп втайне радуется, что и богатых мира сего поедает червь сомнения.

— Он в одночасье потерял всякий покой, — ответил Иаков, — начал крутиться, вертеться ночи напролет на своей постели, как это бывает с юнцами, когда им нужна женщина.

— Что ж он не женился? Вокруг тьма невест на выданье.

— Он сказал, что ему нужна не женщина.

— А что же?

— Царство Божие — ну так же, как и Андрею.

Мужчины разразились хохотом.

— Да будут они счастливы во веки веков! — воскликнул какой-то старый рыбак, злорадно потирая свои заскорузлые ладони.

В разговор собрался было вмешаться Петр, но не успел он вымолвить и слова, как вокруг раздались крики:

— Смотрите! Римский прихвостень! Римский прихвостень!

Толпа разом обернулась. Внизу, на дороге, показался сын плотника. Дрожа от натуги под тяжестью креста, он медленно карабкался по склону.

— Римский прихвостень! Римский прихвостень! — ревела толпа. — Предатель!

Палачи тоже обернулись на шум и, увидев приближающийся крест, радостно закричали — солнце поджаривало и их. Поплевав на руки, они взяли кирки и принялись копать яму. Толстые гвозди они положили на соседний камень. Приказано было три гвоздя, но они приготовили пять.

Мужчины и женщины, взявшись за руки, образовали цепь, чтобы не дать пройти Иисусу. Магдалина, с трудом вырвавшись из толпы, застыла, не спуская глаз с сына Марии, поднимавшегося в гору. Ее сердце разрывалось от горя при воспоминании об их детских играх, когда ему было три, а ей четыре. Какая глубокая тайная радость была им тогда дарована, какое невыразимое счастье! Они одновременно постигли сокровенную тайну: что один из них — мужчина, другая — женщина, два тела, которым предназначено стать единым. Безжалостный Господь разъединил их, но они поняли себя и возжаждали соединиться, сплестись в единое целое. И чем старше они становились, тем острее они ощущали предчувствие этого чуда. В немом восторге взирали они друг на друга, как звери, ожидая того момента, когда голод станет нестерпимым и они бросятся навстречу один другому и соединят то, что разделил Господь. Но Господь снова встал на их пути, и на празднике в Кане, когда ее любимый протянул ей розу в знак обручения, Он опять обрушил свой гнев на их головы, разлучив их еще раз. И с тех пор…

Глаза Магдалины были полны слез. Она сделала шаг вперед и оказалась лицом к лицу с Иисусом.

Она склонилась над ним, и ее благоухающие волосы скользнули по его обнаженным кровоточащим плечам.

— Римский прихвостень! — прошипела она хриплым придушенным голосом, и ее охватила дрожь.

Плотник поднял голову, и на какое-то мгновение взгляд его огромных воспаленных глаз остановился на женщине. Конвульсии подергивали углы его губ, но он тут же опустил голову, и Магдалина так и не смогла рассмотреть, было ли это попыткой улыбки, гримасой боли или страха.

— Где твоя честь? Как ты мог так пасть? — все еще склоняясь над ним, сказала она.

Иисус молчал, и вдруг она закричала так, словно услышала его ответ:

— Нет, нет, несчастный, это не Бог, это — дьявол!

Толпа тем временем подалась еще ближе, окончательно закрыв проход. Какой-то старик, подняв палку, ударил Иисуса по Спине. Двое пастухов, спустившихся с Фавора, чтобы вместе со всеми увидеть чудо, укололи плотника своими стрекалами. Нож дергался в руке Вараввы. Но старый раввин вовремя заметил надвигающуюся опасность и, соскочив с плеч рыжебородого, поспешил на помощь своему племяннику.

— Остановитесь, дети мои! — возопил он. — Большой грех становиться на пути Господа. Не делайте этого. Все, что предписано, должно совершиться. Расступитесь. Пропустите крест — он послан Господом. Пусть палачи готовят свои гвозди. Пусть апостол Адоная взойдет на крест. Не бойтесь! Веруйте! Закон Господа таков, что нож должен пройти сквозь плоть и коснуться сердца. Иначе не будет чуда! Послушайте своего старого учителя, дети мои! Я говорю вам правду. У человека не вырастут крылья, пока он не дойдет до края бездны!

Пастухи опустили палки, камни выпали из рук, люди расступились, уступая дорогу промыслу Господа, и сын Марии двинулся дальше. Было слышно, как внизу, в оливковой роще стрекочут кузнечики. Голодная собака оглашала гору заливистым лаем. В толпе раздался крик, и какая-то женщина в фиолетовом платке начала падать, теряя сознание.