Последнее дело Коршуна - [57]

Если приходил с работы Виталий, Мария Васильевна подкладывала в его карман «подарок», а потом доставала его при Танечке. «Это тебе папа купил».

На такие нежности отец обычно говорил: «Балуешь ребенка». Но Танечка к этому привыкла и теперь требовала вполне законно.

Виталий был в особенно подавленном настроении. На ребенка вначале не обратил внимания, а когда Танечка повторила свой вопрос, оборвал ее:

— Чего тебе? Спроси у мамы…

Такое обращение покоробило Марию Васильевну еще больше. «Если у тебя нелады с любовницей, то чем же виноват ребенок?»

Виталий Андреевич, бросив короткое «обедать!», отправился мыть руки в ванную.

Ел Виталий Андреевич наспех. Должно быть, чем-то расстроен. В другое время он, может быть, и заметил бы, что Мария не улыбается, не шутит с ним, а сидит молча, почти не глядя на него.

Мария Васильевна все настроение Виталия относила на свой счет и думала: «Вот дожилась… Совсем за человека не считает… Стала ненужной…»

Допил стакан клюквенного киселя, все так же погруженный в свои мысли Виталий Андреевич поднялся из-за стола и направился в кабинет. На ходу бросил:

— Письма мне были? Газеты принеси. Я отдохну часок, почитаю.

Если бы Виталий обратил внимание на Марию, если бы приласкал, успокоил ее, Мария, может быть, поплакала бы втихомолку, но ради детей смирилась бы перед своей участью, и в семье восторжествовал бы мир. Но Виталий грубо отнесся к дочери и даже не обратил внимания на жену. И тогда Мария сказала самой себе: «Видишь, к чему привела твоя покорность? Неужели ты будешь такое положение терпеть дальше?» Она взяла свежие газеты, завернула в них розовый листок, сложенный вчетверо, и пошла вслед за мужем в кабинет.

Виталий протянул руку за газетами.

— Принесла? Давай.

Мария Васильевна подала сверток и стала дожидаться, когда муж развернет газеты.

Виталий Андреевич заметил, что Мария ждет.

— Тебе чего?

Она промолчала, обиженно закусив нижнюю губу. Он с недоумением перевел взгляд на газеты и, увидев розовый листок, мгновенно приподнялся на локте. Глаза его налились яростью:

— По карманам моим начала лазить?!

Мария Васильевна оторопела. Она ждала, что он начнет ее разубеждать… каяться… а он кричит. Неожиданно в ней вспыхнул гнев:

— Я… я по карманам не имею привычки лазить… Я его нашла под диваном.

— Врешь!.. — Он вскочил с дивана и встал перед ней огромный и страшный.

— Ты бы детей постеснялся. Какого мнения они будут об отце, если узнают все это?

— Ты!.. ты мне указывать? Мой хлеб жрешь?!

Танечка заглянула в кабинет и остановилась в дверях, испуганно глядя на отца.

— Ты лучше не кричи… Если о твоем поведении узнают в обкоме…

Виталий Андреевич побледнел, опустил на плечи жены свои огромные ручищи.

— Пугаешь… Сволочь!.. С капитаном путаешься… Думаешь, не знаю…

Он был страшен. Но Мария не испугалась. Она дернулась, стараясь освободить плечи от тяжелых рук. Платье треснуло. Виталий с силой оттолкнул ее от себя. Мария попятилась и, зацепившись за ковер, упала.

Танечка закричала, бросилась к матери:

— Не бей маму… не бей… — она подняла ручонки, загораживая собою лежащую на ковре мать…

Мария Васильевна рывком вскочила с пола. Подняла на руки дочь. Встала перед мужем, гордо подняв голову.

— Подлец! — и, не глядя на мужа, вышла из кабинета.

Оставшись один, Виталий Андреевич сразу остыл. «Эх, как вышло… Глупо. Придется мириться». Но к жене он пошел не сразу. Ждал, пока та выплачет свое горе, станет мягче.

Мария Васильевна не плакала, и от этого становилось еще больнее. «Ребенка не постеснялся…» Вспомнила, как Танечка загородила ее своим тельцем и, поднимая вверх ручонки, кричала: «Не бей маму!» «На всю жизнь останется у ребенка в памяти этот случай. И я тоже не сдержалась. Нехорошо».

Когда Виталий пришел к ней в спальню, Мария Васильевна сидела у стола, держа на коленях Танечку. Перед ними лежала книжка и цветные карандаши.

Скрипнула дверь. Мария продолжала раскрашивать картинку.

— Мусенька, не сердись на меня… Я… полностью виноват… прости…

Теперь на ее глазах появились слезы. Они безудержно закапали на раскрашенного медведя.

— Мусенька… Ты знаешь мои нервы… А я был виноват… ну и… погорячился.

Он подошел к жене и попробовал обнять за плечи. Она брезгливо сбросила его тяжелые руки.

— Уйди…

— Мусенька, я тебе расскажу, как все было с этой Зиночкой. Все это случайно, и давно кончилось…

— Мне это неинтересно… Да и не в том дело…

— А в чем же?..

— Во всем твоем поведении за последнее время…

— Мусенька… ты должна простить меня… Слышишь… Ради нашей любви…

— У тебя ее никогда и не было. Я раньше была просто слепа.

Виталий стал на колени. Танечка со страхом подобрала ножки, прижавшись всем телом к матери, обхватила ручонками ее шею.

— Мама!..

Мария с ужасом поймала себя на том, что она опять поддерживает этот разговор при ребенке.

— Я тебе отвечу пото́м… А пока уйди отсюда.

Виталий Андреевич воспринял это как первый шаг к примирению:

— Спасибо, Мусенька… Я знал, что у тебя добрая душа… Я во всем виноват… Ты меня прости… хотя бы ради детей.

Он покрыл поцелуями ее руки и вышел из комнаты, сутулясь как старик. Цветной карандаш опять неровно заскользил по бумаге. «Какой же ты мелкий, подленький, трусливый… Как я могла этого не замечать? Что увидела в нем? И эта Зиночка тоже…»