Последнее дело Коршуна - [56]

Где оно, счастье?

После неприятного разговора с мужем, жизнь Марии раздвоилась. Рядом с первой Марией — счастливой женой знаменитого мужа теперь жила другая — упорная и настойчивая, которая хотела быть сильной и бороться за свое счастье.

Виталий не одобрял затеи Марии с учебой, но и не возражал против нее — просто не замечал, что́ она делает, чем занята. Марию такое невнимание обидело и в то же время обрадовало. Она, как и в детстве, жадно набросилась на книги. Но теперь ее уже волновали книги, в которых описывались такие же, как и она, простые люди с их надеждами, разочарованиями, с их любовью и ненавистью.

Но если беллетристику она могла читать, укладывая дочь спать, готовя обед, дожидаясь Виталия, то с точными науками было труднее. За семь лет перерыва в учебе знания, которые и без того были непрочными, повыветрились. Наверстывая упущенное, она просиживала за учебниками большую часть свободного времени, но математика и физика были непреодолимы. Если бы кто помог! Виталий и сам не силен в этих предметах. Да разве стал бы он помогать, если бы и мог? Мария заметила, что за последнее время мужа как будто подменили. Внимания он уделял ей очень мало. Часто уезжал в какие-то командировки.

«Сердится за то, что не послушалась его и стала учиться». И, желая искупить свою вину, Мария утроила к Виталию свое внимание. Но это не помогало. «Что же с ним случилось?» — мучил ее вопрос. И тогда начинало казаться, что она попала в клетку, где вместо прутьев — дорогие ковры, мебель, сервизы… И эти четырнадцать слоников на рояле, которые так не понравились капитану.

«А когда-то Виталий был не таким». Мария вспомнила первые годы своего замужества, свое первое, счастливое материнство. Тогда Виталий был иным, внимательным, нежным.

«Что же с ним теперь случилось? Устал, заработался. И, ко всему, такое горе — смерть Нины. Что же это я его словно в чем-то обвиняю? Надо помочь ему рассеяться, отвлечься от работы, от черных мыслей».

Сегодня Виталий на работе задержался. Обед был давно готов, и Мария Васильевна, взглянув на часы, решила: «Еще успею натереть пол в кабинете».

Взяв половую щетку и суконку, она принялась наводить порядок. Большой цветной ковер на полу уже изрядно запылился. Она вернулась в коридор и взяла веник. Сначала вымела из-под шкафов, потом принялась за диван. Из-под него веник извлек розовый листок бумаги, свернутый вчетверо. Мария решила, что это какой-то документ, и хотела положить на стол, но ее внимание привлекла надпись: «Виталию».

Если бы адрес был не столь интимным, то Мария Васильевна, не разворачивая, положила бы находку на стол. Но теперь, зажав веник подмышкой, она развернула листок.

«Виталий, мы уже никогда с тобой больше не встретимся. Я знаю, тебе тяжело быть рядом со мной, так как ты постоянно думаешь о Нине Владимировне. А я тебя люблю по-прежнему и ради твоего счастья готова на все. Поэтому устраивай свою жизнь как хочешь. Но если ты вспомнишь разочек обо мне, то подари на прощанье твое фото. Я его буду показывать сыну, которого ношу под своим сердцем.

Крепко целую тысячи и миллионы раз моего Виталия.

Твоя на всю жизнь

Зиночка».

«У Виталия сын!.. Не Игорь, а другой! Как же это так… Этого не может быть. Этого не должно быть! Нет, нет… Виталий не мог этого сделать». Мария еще раз бегло прочитала записку. «Нет, записка не врет. Значит…»

И опять раздвоилась Мария Васильевна. Первая Мария в ней хотела наброситься на изменника-мужа с кулаками. Хотелось побежать туда, к этой Зиночке и вцепиться в ее желтые волосы. «Ты отняла отца у моих детей. Ты отняла у меня мужа, искорежила мою семью! Это из-за тебя он стал таким!..»

Вторая Мария почему-то пожалела глупую, влюбленную Зиночку. Она же будет матерью. «Поверила ему, как и я когда-то, а он, кажется, уже ушел от нее… может быть, к третьей».

Первая Мария готова была руками и зубами драться за Виталия. Вторая Мария понимала, что тихая жизнь кончена, что если бы он и стал как прежде относиться к ней и детям, то она все равно перестала бы верить его ласкам, его словам. Дальше так быть не может! А как должно быть?

С чувством гадливости Мария сложила розовенький листок и бросила его на письменный стол. Острого чувства ревности у нее не было. Просто тупая, ноющая боль. «Как я глупа и слепа была раньше», — думала она. Ее мысли все возвращались к детям, и ей было обидно больше за них, чем за себя. Взялась опять за веник. Смела с ковра, натерла пол. «Чем же еще заняться?» Она медленно прошла в детскую, взглянула на играющую в куклы Танечку. Потом вернулась в кабинет и забрала со стола записку. «Подам ему. Посмотрю, что он скажет».

Характерного звонка она ждала с нервным нетерпением. Наконец он раздался.

— Папа идет! Папа идет! — кинулась к выходу Танечка.

Марию почему-то удивила эта детская радость. Ей казалось, что теперь и ребенок должен относиться к отцу с осторожностью, не доверять ему.

Дрожащими руками она открыла дверь. Виталий, как и обычно, с шумом ввалился в квартиру. Сунул в руки жене портфель. Подбежала Танечка.

— Папа, что ты мне купил?

Танечка любила подарки. Если Мария Васильевна возвращалась откуда-нибудь, то обязательно протягивала дочери конфету или печенье, иногда даже прихваченные из дому. Для девочки это всегда было большой радостью.