Последнее дело Коршуна - [42]

— У-у… У-у…

«Как раненая!» — мелькнуло в голове Марии Васильевны. И она вспомнила тысяча девятьсот сорок третий год, погибшего братика Василька. Вспомнила страшные годы оккупации. Было очень тяжело. Отец ушел как-то вечером и не пришел. Три года считали погибшим. Сколько за это время изведано горя, пролито слез и ею и матерью. Их могло быть меньше, если бы мать знала жизнь за стенами своего дома. Детям пришлось страдать из-за ее неприспособленности.

Марии стало до слез жаль девочку, как будто Татьянка действительно, лежа перед ней, умирала. Защекотало в горле, на глаза навернулись непрошенные слезы.

«Чего ради я сегодня расчувствовалась!»

Мария легонько погладила вспотевший лобик дочери. Танечка открыла глаза, бессмысленно взглянула на мать и тут же погрузилась в сон. Стонать она перестала. Мария укрыла ее одеялом и вернулась в столовую, не переставая думать: «А ведь я так же, как и мама, не приспособлена ни к чему. Я же ничего не умею! Что же я детям дам, кроме ласки? А Иван Иванович говорил: вам надо учиться, хотя бы ради детей. Я буду учиться!»

Но ей почему-то и самой не верилось, что вновь она будет ходить в школу. Вспомнила первый год своей жизни в Пылкове, попытку окончить девятый класс. Читает, бывало, она учебник, а Виталий подойдет, ласково отберет книгу, начнет целовать, дурачиться.

— Полно глаза-то портить. Всех книг все равно не перечитаешь.

Но нет! На этот раз Мария Васильевна твердо решила, что с сентября она идет в школу. В вечернюю музыкальную. Есть такая. «Виталию я все объясню. Он поймет… А кончу десятилетку — поступлю в консерваторию».

Звонил Виталий или нет, Мария не слыхала. Он открыл своим ключом входную дверь и прошел в кабинет. Мария кинулась вслед за мужем и повисла у него на шее.

— Отпустили!

Виталий нехотя поцеловал жену в лоб и властно убрал со своей шеи мягкие руки.

— Что ты выдумываешь, Мусенька! Никто никуда меня не забирал. Значит, и отпускать не надо было.

— А я… — оторопела Мария Васильевна, — сказала Николаю Севастьяновичу, что тебя арестовали.

Виталий блеснул на жену злыми глазами.

— Сколько раз, Мусенька, я тебя просил быть осмотрительной. То ты, не проверив документов, откровенничаешь со встречным-поперечным, то пускаешь слухи, что твоего мужа арестовали.

— Но ты же сам велел позвонить.

— Так позвонить и сказать, что я не приду, а не распускать нелепые слухи. За что, спрашивается, меня могли арестовать? Что́ я — вор или убийца?!

— А я думала… помочь тебе.

Дробот принужденно улыбнулся и потрепал ее по щеке.

— Не будем ссориться, Мусенька, в такое тяжелое для нас время. Лучше накорми меня, я голоден.

Не могла Мария сейчас заговорить с Виталием о своей учебе. Да она, по правде сказать, в этот миг и забыла о ней.

На следующий день жизнь Марии Васильевны опять вошла в привычную колею. Утром Виталий улетел в Киев. Когда вернется, — не сказал. Вечером, уложив Татьянку спать, она слушала по радио концерт пианиста Рихтера. Особенно ее поразила техника исполнения прокофьевского концерта для фортепиано с оркестром. Ее тонкий слух улавливал сложность и богатство аккордов. И у Марии появилось ощущение необычайной легкости, будто могучая песня подхватила ее на свои крылья.

«Нет, музыку я не могу забыть. Буду учиться и детей учить. Может быть, кто-нибудь из них будет пианистом или скрипачом… Кончу десятилетку, пойду в консерваторию, — твердо решила она. — А Виталий… если он меня любит…. то должен согласиться. Ну конечно, он согласится. Он же любит».

На душе стало хорошо и спокойно, будто она сделала большое и трудное дело.

Ночью ей приснился сон. Она стоит посреди огромной сцены. Рядом с нею, держа в руках скрипки, кланяются слушателям Игорь и Татьяна, и тут же, рядом с ними, почему-то оказался Виталий с букетом цветов в руках.

Днем в руки Марии Васильевны попала свежая газета. В первую очередь начала читать «В кино и театрах города». «Композитор Глинка» — новый цветной художественный фильм. «Кажется, там Рихтер играет. Виталий, наверно, сегодня уже не приедет».

— Танечка, пойдем в кино слушать музыку?

— В кино, в кино, — запела девчурка.

Но предположение Марии Васильевны не оправдалось. Виталий прилетел из Киева именно в этот день. Дверь ему открыла Одарка.

— А где Мария?

— Пани ушли с Танечкой в кино.

Виталий Андреевич хлопнул дверью в кабинет. Сел на диван и забарабанил пальцами по его спинке.

Подумав о чем-то своем, злорадно усмехнулся и позвал девушку.

— Одарка, а ну-ка, поди сюда!

Та явилась на зов.

— Скажи мне, только правду, у Марии Васильевны кто-нибудь бывает без меня?

— Были. Приходили несколько раз какой-то капитан.

— И долго сидел?

— Долго.

— А она обедом его угощала?

— Угощали.

— А вечером без меня она куда-нибудь ходила?

— Не знаю.

— Ну хорошо. Иди.

Мария Васильевна возвращалась домой в хорошем настроении. Фильм ей понравился.

Не успела Мария Васильевна войти в дом, как Одарка таинственным шепотом сообщила ей, что «они» приехали и очень сердиты.

Виталий лежал на диване и читал книгу. На жену он даже не обратил внимания. Мария поняла, что он сердится. Подсела к нему на диван.

— А мы с Танечкой в кино были.

— В кино? С Танечкой? — как бы сомневаясь, переспросил Виталий Андреевич.