Последнее дело Коршуна - [17]

«„Пан Ян“, это, должно быть, и есть „муж“ Нины Владимировны», — отметил про себя Наливайко. Он подошел к шкафу и открыл его. В нем висело демисезонное пальто, костюм и несколько платьев.

— А отсюда пан Ян ничего не брал?

— Не, пан Ян забрал только тетради и книги.

«Почему бандита заинтересовали бумаги Дубовой? Какую тайну хранили они в себе, что толкнули диверсантов на убийство и заставили приехать сюда?»

— Вы пана Яна знали раньше?

— Один раз он приезжал к Нине и ночевал здесь.

— А каков он из себя? Как одет?

— Он ниже пана майора, у него серое пальто и шляпа. Он привез мне от Нины платье. Богатое платье. Нина знала, что надо старой полячке. На похороны у меня уже все есть, только платья не хватало. А потом оно пропало.

«Убийца знал не только Дубовую, ее жизнь, ее характер, но и тайные желания ее хозяйки и хитро сыграл на религиозных чувствах Полонской».

Сергей Петрович и Владислава Иосифовна вернулись в гостиную.

— А какое у пана Яна было лицо?

Старушка попыталась припомнить.

— У него был большой нос. А в остальном… Он был поляк. Настоящий поляк.

«Все продумано и аккуратно сделано, — отметил майор. — Побывал бандит в квартире, забрал вещи, что-то делал здесь и никаких следов после себя не оставил. Даже „подарок“ унес».

— А когда пан Ян был у Нины Владимировны в первый раз?

— На жнива. Но я старый человек и забыла его.

«На жнива, — размышлял майор. — Это, значит, четыре месяца тому назад».

Наливайко засиделся у старой пани. Она угощала его чаем и с удовольствием рассказывала о всех подробностях жизни Нины. Но когда наконец Сергей Петрович сказал, что должен забрать вещи Нины Владимировны, Полонская наотрез отказалась их отдать.

— Не, про́шу пана майора. Вот приедет Нина, тогда и забирайте.

Наливайко всячески намекал, что Нина Владимировна больше сюда не приедет, что с ней случилась беда… Владислава Иосифовна ничего знать не хотела. Когда на престарелую пани не подействовало и обещание составить акт на конфискацию вещей и выдать ей расписку, майор вынужден был раскрыть правду.

— Я вам, пани Полонская, должен сообщить о несчастье. Нину Владимировну Дубовую убили в Пылкове…

— Цо?! Нину за́били? Пан майор шутит! Моя дочь выходит замуж!

— Нет, пани Полонская. Я бы не стал так жестоко шутить над вашими сединами. Нину Владимировну убили. А для того, чтобы найти убийцу, нужны ее вещи.

Наконец старушка поняла, что гость говорит правду. Некоторое время она молчала, с тоской глядя перед собой и беззвучно шепча что-то. Потом ее глаза заморгали часто-часто. Она через силу поднялась со стула, неверной походкой ушла в комнату Дубовой и вернулась оттуда с пальто и платьями на руках.

— Про́шу пана майора, возьмите. Возьмите, про́шу пана майора! — Она бережно положила принесенные вещи на диванчик и запричитала, застонала: — Моя дочка! Моя Нина!..

И вдруг разразилась такой бранью в адрес «ма́рдера-убийцы», какой Сергей Петрович никак не мог ожидать от этой слабой старушки. Она пророчила, что «ма́рдер» захлебнется собственной кровью, что его родные дети будут плевать на него, что его труп и в могилу не положат, а кости растащат по белому свету бешеные псы.

Собрав и сложив вещи Дубовой в чемодан, Сергей Петрович отнес их в отдел, созвонился с полковником Иваниловым и сообщил о своих первых успехах и неудачах.

Любовь требует жертв

После того, что произошло в памятное утро, Зиночка являлась в Дом народного творчества с таким чувством, с каким спешат на заветное свидание. И действительно, все восемь часов работы стали для нее каким-то нескончаемым радостным свиданием. Каждую минуту, каждую секунду она чувствовала, что Виталий Андреевич возле нее, вот здесь, в соседней комнате. Десятки раз на день над ее головой зажигалась лампочка, тихонько дребезжал звонок, и Зиночка спешила на его вызов. И если Виталий Андреевич куда-нибудь уходил, все равно для Зиночки он был рядом. Здесь, в этих комнатах, он работал, принимал посетителей, ходил, сидел и даже отдыхал. Поэтому на работу она теперь старалась прийти как можно раньше. Вот и сегодня она явилась за целых полчаса. Навела полнейший порядок у себя в приемной и успела дважды заглянуть в кабинет Виталия Андреевича.

«Чем его можно обрадовать?»

Не придумав ничего, она села на подоконник поджидать машину. Со второго этажа была видна вся улица, которая имела для Зиночки свой голос и свой вид. Там, в глубине улицы, сновали машины и трамваи, а здесь, возле здания областного Дома народного творчества, было тихо и уютно. В окно к Зиночке заглядывал раскидистый каштан. Это старый друг, которому она поверяет все свои девичьи чаяния. Стройное дерево протягивает в окна ветки и приветствует Зиночку: «Как дела, румяная?»

Из-под крыши выпорхнул воробей и уселся на ветке напротив окна. Он пыжится, дуется, как будто хочет обратить на себя внимание. «Чик-чирик, чик-чирик».

— Ждешь? — как к знакомому, обращается к нему Зиночка. — А где же остальные? Ты опять раньше других. Ох и жадный! — журит она воробья, который привык получать по утрам свой завтрак.

Девушка открыла форточку и высыпала на карниз окна горсть крошек. Сразу же невесть откуда налетела стайка серых сорванцов. Ерепенясь и, как мальчишки, отталкивая друг друга, они начали склевывать крошки.