После зимы - [34]

Внутри храмовый зал казался вдвое больше, чем выглядел снаружи. Наверное за счет темного дерева потолков и пола, и пустого пространства, где в полумраке не различить стен. Если бы Кай не знал точно, что эти стены есть и вокруг них стоит охрана, то подумал бы, что женщина сейчас просто растворится в темноте.

— Вы перестарались с хлоркой. Она еще чего доброго угорит, — попенял Маэда присевшему на корточки возле стены особисту.

— Дверь открыта, всё быстро выветрится. Ну, или принюхается. Не хотите рядышком посидеть? Помолчать о сокровенном? Вы так мило беседовали по дороге.

— А мне надо было колоть её в спину штыком?

Яно сам догадался, что перегнул палку с издевательским тоном.

— Ладно, Кай, не обижайтесь, пожалуйста. Просто, достала меня эта тетка до самых печенок. А вам она, похоже, нравится. Вот мне и странно.

— Опять похабные намеки? Рэн, не ведите себя как соседская сплетница, вы же мужчина.

— Вы тоже мужчина, а она — женщина, — не унимался особист. — По-своему очень даже ничего такая дамочка. Фигура у неё, по крайней мере, хорошая.

Он регулярно заводил подобные разговоры и сильно напоминал Маэде его одноклассников, для которых в определенном возрасте девочки были одновременно и недосягаемой тайной, и объектом презрения. Стоило кому-то заподозрить сотоварища в нежных чувствах к обладательнице косичек, как начинались подначки, и длились они до тех пор, пока жертва не начинала ненавидеть предмет «страсти». В 12 лет это нормально. Наверное.

— Рэн, вы любите снег? — спросил Кай. — Когда идет снег, в смысле? Вот как сейчас, например.

Широкие двери в храм были распахнут настежь и, наверное, только совершенно бесчувственный человек не залюбовался бы видом на запорошенные деревья, серое небо и силуэт мостика чуть поодаль.

— Пожалуй, люблю.

— Я тоже. И к императрице отношусь так же. Как к явлению природы, которое завораживает при долгом созерцании. Как другие люди любят цветение садов или журчание ручья.

— Бог ты мой, как поэтично! — всплеснул руками Яно. — Это в вас говорит филолог?

— Может быть. Но иначе я не смогу объяснить.

— Хм… Она настолько велика и прекрасна? Вот эта хитрая ушлая бабенка, которая десять лет вертела этой страной как хотела и довела её до завоевания? — взвился на миг особист, и строго-престрого уточнил. — Вы уверены, что всё еще защищаете интересы Родины?

— А в вас, как я вижу, внезапно проснулся контрразведчик? Оставьте ваши фокусы при себе, офицер Особого отдела, — устало отмахнулся капитан Маэда. — Вы только что спросили меня, как я отношусь к ней как к женщине. Как к человеку противоположного пола, а не как к политической фигуре. Хотите меня отстранить и ищите повод? Да, пожалуйста. Звоните генералу Найто, звоните в Особый отдел, пишите рапорт, в конце концов.

Яно немедленно взял себя в руки. Это как игра: не получилось попасть в лунку с первого удара — победных очков уже не наберешь, как ни пыхти.

— Значит вы чувствуете к женщине то же, что и к снегопаду?

— К этой — да. Приблизительно. Такие чувства испытываешь к дождю, к солнечному утру, к полнолунию теплой летней ночью, и — да, к снегопаду? Государыня Химара явление того же порядка. Она случилась со мной однажды, я просто оказался рядом. Снег прекратится, моя миссия скоро будет закончена, и больше ничего не повторится. В конечном итоге, она уже историческая фигура. А кто я?

Особист выслушал молча и даже без язвительных ухмылок. Потом похлопал себя по карманам шинели в поисках сигарет и зажигалки.

— Возможно, вам тоже доведется войти в историю, кто знает, — сказал он, хмурясь от одной только мысли, что курить придется идти наружу. — Присмотрите за нашей подопечной, господин штабной филолог, я скоро вернусь.

Кай и не надеялся, что контрразведчик его понял до конца, но это было и не обязательно. Женщина, что сейчас сидела на полу спиной к двери, никогда не станет для него чем-то большим, чем прекрасный утренний снегопад, но и чем-то меньшим тоже уже не получится. Он будет помнить этот день всегда, всю жизнь.

Крошечный огонек лампадки давал ровно столько света, чтобы осветить её контур на фоне густой тьмы. Ровные плечи, прямая спина, ступни в белых носках, скрещенные по все правилам — правая прикрывает левую. Императрица просидела неподвижно ровно четыре часа: два — до полудня и два — после. О чем она говорила в мыслях с богами Тишины? О чем просила?

Поначалу солдаты перешептывались, хихикали и фыркали, но потом как-то все разом замолчали и присмирели. Вернувшийся с перекура капитан Яно уселся писать в записную книжку что-то свое, контрразведческое и совершенно секретное, при этом тоже не издавая ни звука. И тогда ситторийские загадочные боги Тишины набросили на капитана Маэду свои незримые сети и утянули его на самое дно…

Он снова сидел с отцом на кухне за обеденным столом, покрытым клеенчатой скатертью в мелкую желто-сиреневую клетку. Клеёнку покупала еще мама. Кай пил домашнее сливовое вино — слабенькое и слишком сладкое, совершенно не подходящее под тушеное мясо, отец — строгий трезвенник — курил трубку и пытался отговорить единственного позднего ребенка от импульсивного и неразумного, по его мнению, решения поступать в Военную Академию.