После занавеса Чеховские мотивы [=После Чехова] - [13]

Андрей(аплодирует). Браво!

Соня. Не мои слова. Это сказал мой близкий друг, вкладывающий в восстановление лесов всю свою страсть.

Андрей. Вы уже с ним говорили об этом проекте?

Соня. Он меня наверняка поддержит. (Быстро меняя тему.) Какая же это тоска — все эти старые купчие, просроченные векселя, закладные! Сам черт ногу сломит. А ведь когда-то я в этом отлично разбиралась… когда имение еще было нашим. Не хуже какого-нибудь счетовода. Не верите? Напрасно. Дядя Ваня с радостью перепоручил мне все дела по управлению имением, потому что я в этом знала толк, а он — нет, хотя он в этом и не признавался.

Андрей. А в чем состояло управление имением?

Соня. Я нанимала рабочих, арендовала сельхозтехнику, участвовала в торгах, вела бухгалтерию. Всего не перечесть. Господи, еще помогала нашим соседям!

Андрей. Точно как Наташа… моя жена… мир ее праху. Она была гением по части финансов.

Соня. О себе я бы так не сказала…

Андрей. «Гений» — это я, пожалуй, переборщил.

Соня. Скажем так, весьма компетентная.

Андрей. Вот! Так будет точнее.

Соня. А потом, почти одновременно, случились два события. В Москве умер мой отец, и его молодая вдова, моя мачеха, переехала к нам — на один год. Несравненная Елена. Красивая, изящная, милая… ну разве что немного бессердечная, хотя не мне судить. Моя ровесница, только хороша собой. Дядя Ваня без памяти влюбился. Впервые в жизни. Отчаянно, безнадежно. Он был на двадцать пять лет старше. Ах, до чего же она была хороша!.. Наверно, у него помрачился рассудок… В одно прекрасное утро нашего милого дядю Ваню какая-то муха укусила, и он вдруг объявил, что имением должен управлять мужчина! Переложить на свои плечи вся тяготы. Что он и сделал. Взялся за гуж с тем упрямством и нахрапистостью, которые при известных обстоятельствах отличают людей мягких и нерешительных. Это было вторым событием. Надо ли говорить, что имение быстро пришло в расстройство, мы влезли в долги, а кончилось… вот этим. Бедный дядя. Он, конечно, понимал, что наломал дров, но снова передать мне дела он уже не мог. Его Елена Прекрасная от нас уехала, он сделался угрюм, раздражителен, мелочен. Доктор считает, что его удар стал следствием его озабоченного состояния.

Андрей. Очень может быть.

Соня. Это случилось за завтраком, во время жатвы. Сознание к нему больше не вернулось. Я послала весточку Елене в Париж, где она тогда отдыхала. Она не приехала. Впрочем, он бы ее все равно не узнал.

Андрей. Господь упокой его душу.

Соня. Но, знаете, что меня радует? В эти три недели, пока он лежал в беспамятстве, с его лица сошла эта озабоченность и неприятное выражение упрямства, я вдруг снова увидела добрейшего, нескладного дядю Ваню, который мог ударить кулаком по столу со словами «Я знаю, что я прав!», будучи совершенно в этом не уверен.

Андрей. Вы жили вдвоем?

Соня. А больше у меня никого не осталось.

Андрей. Да, вы говорили.

Соня. Глядя, как из него уходит жизнь, я понимала, что вместе с ней уходит часть меня. Могу вслед за вами повторить: «Господь упокой его душу».

Андрей. Он протянул три недели?

Соня. Три недели и один день. Мы с Михаилом Львовичем дежурили возле него по ночам.

Андрей. А кто такой Михаил Львович?

Соня. Мой друг, семейный доктор, большой энтузиаст леса.

Андрей. Ах, этот.

Соня. Слуги ложились спать, в доме наступала тишина. Это были трудные бдения, но мы чувствовали себя избранными. Мы сидели молча по обе стороны постели, как одно целое, и хотя доктор бывал так пьян, что вскоре засыпал, я знаю, это были счастливейшие минуты моей жизни.

Андрей. Как, говорите, его звали?

Соня. Доктор Астров. Михаил Львович. Визионер, почти святой… хотя и не всегда трезвый. (Без перехода.) У вас есть деревья?

Андрей. Да, конечно.

Соня. И вы молчали! Вот кто должен дать мне совет.

Андрей. Если я могу чем-то быть вам полезен…

Соня. Сколько у вас гектаров леса?

Андрей. У нас сад и две березы.

Соня. Две березы? (Хохочет.) О господи.

Андрей. Смешно, я понимаю.

Соня. Две огромные березы!

Андрей. Землепользование — это не про нас.

Соня. Сад-то хоть большой?

Андрей. Одна десятая гектара. Мы никогда не трудились на земле. Отец был военный. Родился я в Москве. Мне было четыре года, когда его полк перевели в Таганрог. Там прошла вся моя жизнь.

Соня. Ваш отец…

Андрей. Генерал Прозоров. Исключительный был человек.

Соня. Вы проделали тыщу верст из-за итальянской оперы?

Андрей. А что делать скрипачу в Таганроге? Я немного учительствую, но грех не поиграть, если выпадает такая возможность.

Соня. Вот это я называю энтузиазм! Браво!

Андрей. Могу я вам принести свежего чаю?

Соня. Спасибо, не надо.

Андрей. Этот уже остыл.

Соня. Ничего.

Андрей. Я должен попросить у вас прощения за вчерашний вечер. Наговорил про своих детей, бог знает, какие глупости.

Соня. Ваш Бобик врач, а Софочка инженер. Вы ими гордитесь.

Андрей. Боюсь, что я немного приврал. Бобик, проучившись год, бросил свою медицину и подался в Москву, без профессии, без средств к существованию. Софи тоже не закончила курс. Одно время она работала в строительной организации, а сейчас живет, кажется, где-то в Казахстане.

Соня. Они вам пишут?

Андрей. Нет.

Соня