После войны - [13]

.

– Официант? – поразился Эдмунд.

– Прислуга. Горничная, кухарка и садовник.

– И они все немые?

Льюис невольно рассмеялся. И даже Рэйчел улыбнулась.

– Скоро увидишь.

– А по-английски они говорят? – спросила Рэйчел.

– Большинство немцев знают несколько английских слов. А ты наверняка быстро выучишь необходимые немецкие.

Льюис помолчал. Этот момент он репетировал мысленно несколько раз. Сыграть на жалости, пробудить сочувствие к Любертам? Рассказать, какие они, показать, что они такие же люди? Или просто изложить факты – с упором на то, что в доме вполне может разместиться двадцать человек и выгонять хозяев нет никакой нужды?

– Владелец дома – герр Люберт. Он архитектор. Человек образованный, культурный. Жена умерла во время войны. У него есть дочь, чуть постарше тебя, Эд. Зовут, кажется, Фрида. В общем, дом… он огромный. Там и двадцать человек поместятся. Верхний этаж полностью отдельный…

Рэйчел тяжело вздохнула.

– Дом достаточно велик для всех нас. Они будут жить на верхнем этаже, а мы займем все остальное.

Рэйчел подумала, что ослышалась.

– Мы будем жить с немцами? – недоверчиво спросила она.

– Мы и не заметим, что они там. Их ведь только двое. Они могут пользоваться отдельным входом, жить сами по себе. Все, что надо, у них есть.

– Мы будем жить с немцами? – тоже спросил Эдмунд.

– Не совсем. Вместе, но раздельно. Как в многоквартирном доме.

Чувствуя, что должна что-то сделать, Рэйчел взяла чайник, чтобы налить себе чаю. Рукавом она зацепила молочник, и Льюис засуетился, обрадованный возможностью заняться чем-то, отвлечься.

– Не понимаю, – сказала Рэйчел. – Другие семьи тоже живут с немцами?

– Ни у кого больше нет такого дома. У всех все по-разному.

Рэйчел не желала жить с немцами, она просто не могла. И неважно, насколько велик дом и сколько в нем комнат, какие в нем картины и как звучит рояль, даже если это дворец с крыльями и пристройками, – места для немцев в нем нет. Она достала сигареты и поискала в сумочке спички, чтобы не обращаться за огнем к Льюису, но тот уже щелкнул своей американской зажигалкой, и она наклонилась, а он укрыл огонек чуть подрагивающей рукой.

– Подожди, пока не увидишь сама. Чудесный дом.

План Льюиса предполагал нанесение двойного удара. Если мягкий подход не сработает, если убедить Рэйчел не удастся, он нанесет удар покрепче и предложит сравнить дома, устроив экскурсию по худшим из предлагаемых Гамбургом вариантам. Шредеру было дано указание следовать в загруженном багажом «остине 16» за «мерседесом», даже если тот совершит небольшой крюк через руины, чтобы «Frau и Sohn смогли лучше понять ситуацию».

С преувеличенной осторожностью Льюис объезжал попадавшиеся на дороге воронки, но поначалу, пока Эдмунд восторгался «мерседесом», от комментариев воздерживался. Сидевший между родителями сын не жалел эпитетов в адрес автомобиля, являвшего, по его мнению, вершину инженерного мастерства. После невероятного открытия, что Бах, оказывается, был немцем, абсолютная красота механического зверя окончательно стерла в Эдмунде чувство превосходства.

– Дает до двухсот.

– Это километры в час.

– А можно попробовать?

– На этих дорогах вряд ли. – И тут Льюис привел первый из убийственных статистических доводов: – Ты знаешь, что мы за один уик-энд сбросили на Гамбург больше бомб, чем немцы на Лондон за всю войну?

Он обращался к сыну, но слова его были адресованы Рэйчел. И тут же, как будто откликаясь на его сигнал, Гамбург повернулся к ним своими зияющими ранами. Поначалу картина напоминала виды Лондона, Ковентри и Бристоля, но масштаб разрушений возрастал с каждым ярдом. Ни одного целого здания, только мусор и вереницы людей, бредущих по обочинам.

– Но ведь они сами начали, так, папа?

Льюис кивнул. Конечно. Начали они. Начали, когда ловкий фокусник смешал в котле старые обиды и недовольства; начали со вскинутой руки и повязки на локте, с митингов и построенных дорог, с аплодисментов каждому изречению, с разгромленных магазинов, с взлетающих самолетов и сброшенных бомб. Начали они. Но где они теперь? Где та раса сверхлюдей, что пожирала континенты? Не эти же жалкие оборванцы, измученные доходяги, ковыляющие вдоль разбитых дорог?

– Они не похожи на немцев, папа.

– Не похожи.

Рэйчел молчала.

– Видишь те черные кресты? Они обозначают места, где в руинах погребены люди. Более миллиона немцев, гражданских, а не военных, считаются пропавшими без вести.

Льюис посмотрел на Рэйчел, но ее лицо оставалось бесстрастным.

Ладно, молчи, подумал он. Скоро сама увидишь.

Они обогнали семью, еще одну, скарб их умещался в садовой тачке.

– Куда они идут? – спросил Эд.

– Это беженцы, возвращаются в город. Или люди, которых выгнали из дома, чтобы там поселились такие, как мы.

– Мама говорит, что они живут в лагерях.

– Так и есть. Но места для всех не хватает. Каждый месяц мы строим новый лагерь.

Надо бы как-нибудь показать им, что представляет собой лагерь для перемещенных лиц.

– Это такие лагеря, как в «Иллюстрированных новостях»?

– Нет, не такие.

– Но ведь они это заслужили, разве нет? За все, что сделали?

Льюис едва сдержал раздражение. Перевел дыхание. Сыну лучше не знать.