После Шоколадной войны - [2]

И одиноко размышляя о собственном безразличии к Монументу и к «Тринити», об усталости от серых облаков, укутавших небо в первые дни весны, и тоскуя по девочкам в бикини, в эти дни выходящим на калебские пляжи, Рей Банистер собрал все свои инструменты, необходимые пиломатериалы и приступил к постройке гильотины. Лезвие он купил в Ворчестере в магазине «Фокусы и Магия». И, как он сказал Оби позже — это правда, что он никогда не слышал ни о Джерри Рено, ни об Арчи Костелло, ни о ком-либо еще.

---

Оби влюбился. Совершенно диким, нелепым и невероятным образом. Ему казалось, что такое может быть только в кино. Любовь, которая не позволяет ни есть, ни спать, и из-за которой приходится отсыпаться днем в классе, прямо на уроке. Ее звали Лаурой Гандерсон, и она была прекрасна. Из-под ног Оби уходила земля, когда она появлялась в его поле зрения, и ему казалось, что он проваливается под землю и исчезает, никогда прежде не испытывая одновременно такого счастья и такого мученья. Дни и ночи протекали в розовом тумане, и повсюду он появлялся будто бы из другого мира, его лицо светилось ярким светом, и это, конечно же, раздражало Арчи Костелло.

В этот момент как раз проходило собрание «Виджилса», на котором обсуждалось новое задание. Другие члены плюс трое «годовалых» сидели и с легкой нервозностью ожидали того, что могло бы произойти. Арчи как всегда шел по лезвию ножа, подбрасывая теперь свои маленькие сюрпризы и держа всех в напряжении, никому не давая спать или отвлекаться на посторонние мысли. Но Оби сидел все с тем же глупым выражением лица, и Арчи отвернулся, глядя на Бантинга, проучившегося в «Тринити» почти уже два года.

— Ладно, Бантинг, — сказал Арчи. — Что у нас сегодня?

Речь Бантинга не вызвала никакой реакции у Оби, которого вообще не интересовало происходящее в этой дурацкой, расположенной около гимнастического зала комнате с заглушенными окнами, где «Виджилс» проводил свои собрания.

Он был вместе с Лаурой Гандерсон, где-то не здесь. Они ехали по шоссе к Монт-Ватчусаом. Был солнечный весенний день. А затем они поднимались в гору. Оби помогал ей преодолеть скалу, показывал рукой, как обойти камни. Ему было недостаточно ласково коснуться ее рукой, хотя она не оценила бы это как должное. Только в особом случаи она могла прижаться к нему и расплыться от ласки, ради чего только он и жил, посвящая этому каждое мгновение своего сознания.

— Ты с нами, Оби? — спросил Арчи, в его голосе как всегда был холод, и как всегда полное отсутствие эмоций. И все всегда выглядело так, будто бы назвав по имени, он сделал тебе одолжение.

— Я здесь, Арчи, — ответил Оби, неохотно оставляя теплый и мягкий след Лауры.

— Иди сюда, Бантинг, — позвал Арчи.

В этот момент у него в руках Оби увидел тетрадку. Вздрогнув, он проверил карман своей куртки, чтобы быть уверенным в том, что его тетрадка на месте. Тетрадка Оби была легендой «Тринити». В ней были не только задания, замышляемые Арчи, а еще и все, что можно было бы узнать о любом учащемся этой школы — разного рода информация, не имеющаяся в официальных бумагах. Теперь Оби видел Бантинга с его собственной тетрадкой и был несколько удивлен, но это не переворачивало вверх тормашками всю его жизнь, как незадолго до того встреча с Лаурой Гандерсон, которая полностью изменила все в его глазах. Однако позволить Бантингу иметь собственную тетрадь?!

Бантинг стоял с бодрым высокомерием, что было отличительным признаком «годовалого», что так ненавидел Оби. Большинство учившихся в этой школе уже второй год были именно такими. Они теряли робость новичков и вместе с тем еще не приобретали хладнокровия старших. Им была присуща самоуверенность, и вера в то, что школа, как и весь этот мир, существует для каждого отдельно. В их правилах было тут же занять освобождающееся место. Например, в данный момент в глазах у Бантинга сиял триумф. Он зло ухмылялся, наверное, чувствуя превосходство над Оби. В ответ легкая улыбка Оби заставляла полагать, что при необходимости тот сможет общаться с ним. Но, не смотря на сладость присутствия Лауры в его жизни, он иногда ощущал вспышки ревности. Скорее не ревности, а чего-то еще. Ревновать Лауру к «годовалому»? Ради Бога. Ненависть — может быть, но не к самому Бантингу. Возобновление его ненависти к Арчи… а было ли это ненавистью, вообще? Он не был уверен, и вообще не был уверен ни в чем, что касалось бы Арчи.

— Посмотрим, что у нас на повестке дня, — выдал Бантинг. — Каждый, кто подписался, затем сдержал свое слово, или уклонился. Большинство из вас знают, что все это значит. Хотя и не от кого вам ждать другого дерьма…

— Бантинг, Бантинг, — развел руками Арчи, словно отец, бранящий непослушного сына.

— Что случилось? — удивился тот.

— Твой язык.

— Что язык? — Бантинг не только удивился, но и забеспокоился.

— Используемые тобою слова.

— Что слова? — его голос повысился еще на пол октавы.

Арчи не ответил, выражая Бантингу свое полное презрение.

— Ты имел в виду «дерьмо»? — недоверчиво спросил Бантинг.

Арчи кивнул.

— Ты не соблюдаешь правил, используешь похабный язык. Ни-ни. Табу.

Неохотно соглашаясь, Оби качнул головой: «Это Арчи. Оставь его». Конечно же, не было никаких правил, связанных с языком. То, что так интриговало у Арчи, так это невозможность знать, что произойдет в ближайший момент. Оби расслабился, приготовившись к ожиданию наслаждения игрой, которую затеял с Бантингом Арчи. Он также знал, что сам неизбежно был втянут в эту игру, и что со стороны Арчи его могли ожидать неприятности.