После сделанного - [52]

Мельницей уже не пользовались лет пятнадцать, дорога мало-помалу зарастала. Децкий не торопился и был внимателен, чтобы избежать неожиданной — лоб в лоб — встречи с завскладом или, что вовсе было бы вредно, показать ему себя, а самому его не увидеть. Непривычная тишина безлюдья стояла в лесу (вот же сука, злобясь, думал Децкий, в заповедник превратил лес своим знаком; буду ехать назад — собью); иногда кто-то метался в ветвях над головой, Децкому казалось — белка, искал глазами рыжий пушистый хвост, но все зря. И опять становилась полная, глухая тишина, но вдруг шуршание, чей-то тревожный вскрик, ветки качнулись — и никого. Сладко пахло травами, малиной, крапивой; встречался усыпанный ягодой черничник, показывалась из-под листка перезрелая земляника — Децкий ни за одной не нагнулся; в безмолвии леса в нем будилось смутное беспокойство; без ясной причины душа сжималась ожиданием чего-то недоброго, лес стал казаться враждебным, потом померещилось, что кто-то следит за ним сзади, потом померещилось, что следят спереди, вдруг сердце обмерло — а всего-то зацепил лбом за колкую ветку. Язычество, подумал Децкий с неприязнью к себе. Так воспитают в детстве, что страх на всю жизнь, сучок треснет — уже страшно: леший идет. Ну лес, ну тихо, мало ли что. Пусть он, крыса складская, боится.

Скоро лес начал редеть, в просветы показалась побитая зеленым мхом крыша мельницы, а затем и вся она открылась — с прорезями маленьких окон в верхних венцах, с широкими двустворчатыми дверями, одна их сторона была распахнута. На выходе из леса Децкий остановился и осмотрел кусты на запруде, отыскивая фигуру Петра Петровича. Тут проплыла в уме Децкого нелепая мысль, даже и не мысль, а предупреждение: "Поворачивай-ка, брат, оглобли в город!" И почувствовалось ему, что хорошо бы повернуть и отъехать из этого леса, но, вопреки предупреждению, Децкий ступил на лужок, отделявший мельницу от леса. Прошагав лужок, он вышел к пруду. Зеленоватая вода сливалась через осклизлую, потянутую лишайником плотину; действительно, сплошь по зеркалу желтели кувшинки; лягушки стали торопливо прыгать в реку; средь высокой травы, поближе к мельнице стояли наклонно два удилища, и неколышимо, как и воображалось, торчали из воды красные поплавки, но самого Петра Петровича Децкий не увидел. Странно, очень странно выглядела эта рыбалка, да всякое, конечно, могло быть, может, человек в лес отошел, с кем не случается? Искать завскладом на мельнице Децкий расхотел, решил: что ему там делать в старой пыли? Зерно молоть? Он стал вполоборота к реке, чтобы в поле зрения были берег, мельница и лужок, и закурил; простоял он так, не двигаясь, долго — уже и сигарета была выкурена и мяли пальцы вторую. Куда ж он поделся? — думал Децкий. Неужели удрал? Но не удирал, а, наоборот, вернулся — вдруг вышагнул из-за мельничного сруба и, увидев Децкого, отшатнулся. Децкий и не разглядел его, заметил только спину зеленой куртки, скорее движение тела. "Здорово!" — с чугунной тяжестью чувств крикнул вдогонку Децкий. Завскладом, однако, не остановился и не ответил. "Неужто в лес побежит?" — думал Децкий, огибая угол. Но никто не бежал прочь; покачивающаяся половинка дверей подсказала Децкому, где решил спрятаться его враг. Наверное, дрын возьмет или камень, подумал Децкий и призвал себя к бдительному вниманию. Переступая порог, он услышал скрип каких-то ступеней и осмотрелся: все здесь — жернова, столбы, короб, пол и потолок — было покрыто окаменевшей мучной и обычной пылью; увидел еще по правой руке приоткрытую дверь темной каморы, по левой — кучу стоймя приставленных к стене досок, а рядом лестницу на второй этаж; единственно это лестница и могла здесь скрипеть. Готовясь к возможному сопротивлению, он медленно пошел к лестнице, минул кучу досок и тут от внезапности обмер — стоял за ними человек в зеленой куртке, и он метнулся к Децкому, и страшной силы удар в живот согнул Децкого вдвое. Он почувствовал еще и второй удар — по почкам, и боль от второго удара замутила ему сознание. Он ощущал, что его куда-то волокут, бросают на пол, связывают за спиной руки; потом, давя, ему разжали челюсти, и в рот, зажимая язык и вызвав тошнотную слюну, влез кляп. Несколько минут Децкий, омертвев от ужаса, ждал пронзительного удара ножом, боли и смерти. Но его не убивали; Децкий осмелился и открыл глаза. Он лежал на полу в каморе; свет слабо втягивался сюда через узкое волоковое окно под потолком; в нескольких шагах от себя Децкий увидел нападавшего. Убийца, подумалось Децкому, он убьет. Прояснился наряд убийцы — черные брюки, зеленая куртка-болонья с поднятым капюшоном, черная косынка закрывала его лицо, но самое жуткое действие оказали на Децкого руки убийцы, одетые в черные кожаные перчатки. Убийца удовлетворенно хмыкнул и оставил Децкого одного. Спустя пять секунд тяжело заскрипела лестница — убийца поднялся наверх. Децкий огляделся, что у него связаны не только руки, но и ноги, и что лежит он не на грязном полу, а на чистой брезентовой подстилке, и что в углу стоит сумка, а из сумки торчат две головки водочных бутылок. Разбитые, верно, в кровавое месиво почки раздирала невыносимая боль, но и боль эта меркла перед той, будущей, болью, которая придет вечером, когда отгорит закат. Ему отчетливо представилось, как поступит с ним убийца — убьет, как Павла. Для того и лежал он на брезенте — останется чистым костюм; для того и назначены бутылки. Скоро ли или уже в темноте в него вольют через воронку водку, он отравится, обалдеет, уснет, его положат в его же машину, отвезут на косогор — и конец. Попал он в западню, в ловушку; сам попал — сам приехал, пришел, вошел. Открылся, умножая страдание, изъян этой ловушки; он должен был сразу заметить, еще там, на дачном крыльце, что обе записки написаны на одном листе, который затем разорвали пополам; вторая половина привезена сюда из города. Припомнились линии обрыва обеих записок, зубцы и впадины, тут зубцы — там впадины. Все было рассчитано — его поиск, его нетерпение, его поведение, все его мысли были угаданы, прочитаны наперед.