После приказа - [24]

— Вот ты каков, подслушивать для казака не гоже.

— Ошибаешься, никогда в «стукачах» не ходил, в шептунах — тоже. Я правду-матку в открытую рублю. Оставьте Ртищева в покое! Не то… — Глеб запнулся, подбирая слова.

— Что же «не то»? — усмехнулся Мацай, остановившись в полушаге от Глеба, набычившись, как борец, вот-вот готовый вступить в схватку.

Антонов сразу же оценил, что находится в невыгодной для себя позиции. Мацай стоял на возвышении, сбоку приближался к Глебу Коновал, оскалив зубы. И Глеб невольно отступил, удобнее ставя ногу на каменистую твердь.

— Ну, не шепчи, не шепчи, ты же «в открытую рубишь»… — бесцветно произнес Мацай, не спуская с Антонова тяжелого взгляда. Он уже хотел излюбленным приемом схватить Глеба за шею и пригнуть его к земле. Но вдруг, словно осенило его что-то, он странно хмыкнул и жестом остановил Коновала, готового кинуться на подмогу: — Погоди-ка… Значит, ты, паря, утверждаешь, что не доносчик? — с хитрецой спросил он Глеба, ухмыльнувшись.

— Никогда не был и не буду!

— Вот и хорошо, живи тогда пока. Посмотрим, заложишь ты Коновала или нет. И если…

— А я не боюсь! И Ртищева тоже в обиду больше не дам. Знайте! — Антонов резко развернулся и бросил им через плечо: — Пошли, Березняк вас ищет. А кувалду свою, Коновал, у моей машины подберешь.

Глеб быстрым шагом направился к колонне, успокоив прапорщика, выжидательно стоявшего на дороге и посматривавшего на каменистый горб, возгласом «Идут они!»

Мацай и Коновал не спеша топали следом. Коновал зло нашептывал:

— Что же мы ему зубки не посчитали?! Та-акая возможность упущена, никого поблизости не было, э-эх, Коля, Коля…

— Заткнись, бревно, — оборвал того Мацай, — прапорщика видишь?.. Ты, думаешь, я тупой, думаешь, Антонов сам к нам полез на гору подслушивать? Фигу! Я сразу допер, что послал его кто-то. Вот и влипли бы. Зато теперь, паря, он у нас на крючке. Нащупал я его ахиллесову пяту.

— А если он заложит? Мне ведь тогда крышка!

— Не скули, не заложит он, да и не доказать ему, если что. «Гусенка» своего по пути обработай, чтобы рот на замок и ни гу-гу… Но Антонов никому не пикнет, будь спок, чересчур честь ему дорога, чтобы прослыть ябедой. А мы сами его «стукачом» сделаем! Вдарим ему не по зубкам, они у него, видно, крепкие, а по этой уязвимой пяточке — чести. Куда больней будет. Закрутится тогда «сынок», в ножки упадет перед дядей Мацаем. В общем, слушай, на следующем привале сделаем так…

Антонов, успевший уже сесть за руль автомашины, видел, что Мацай с Коновалом о чем-то договариваются. У ефрейтора плоское лицо до того вытянулось, а брови изогнулись дугой, что и сомневаться не приходилось: он весь — внимание, и то, о чем ему с наигранной веселостью ведал Мацай, поглотило его целиком. «Наверняка обо мне треплются, — решил Глеб, — что-то замышляют». Он еще чувствовал внутреннее напряжение после инцидента. Только сейчас осознал, что случись потасовка там, за камнем-зубом, вряд ли он бы вышел из нее победителем. Мацай с Коновалом отдубасили бы его за милую душу. Но почему отказались они от этого? Почему Мацай так легко отпустил его? «Нет, это неспроста, — думал Глеб, — надо быть внимательным… Но Коновал, мерзавец, что же он над Шуркой вытворяет? Ясно теперь, почему Ртищев ходит точно в воду опущенный. Руки в ход пустил Коновал, да еще такое обвинение на него повесил, сволочь! Нет, нужно что-то предпринимать, срочно. Но что?»

Глеб увидел, как Мацай хлопнул Коновала по плечу, тот довольно рассмеялся и побежал в сторону своей машины. Поравнявшись с «Уралом» Антонова, он и глазом не моргнув подхватил кувалду, которая мокла в коричневой жиже, и поспешил дальше. Мацай вразвалочку приблизился к кабине, легко запрыгнул на подножку и, открыв дверцу, спокойно прохрипел:

— Уступи-ка руль, подвигайся…

— Но ведь моя очередь вести!

— В другой раз. Ты, паря, ясно, шизик. Я не знаю, что тебе в голову взбредет…

— Да ты что!.. — Глеб чуть не задохнулся от негодования. — Ты говори, да не заговаривайся! Хочешь и мне приписать то, что Коновал Ртищеву в вину поставил? Не выйдет!

— Тихо, тихо, «сынок». Дядя Мацай пока старший машины. Или мне прапорщика позвать?.. Распустились «салабоны», никакой дисциплины, понимаешь… Березки у них на уме… У меня на первых месяцах службы только Березняк в башке сидел! А тут, понимаешь…

Мацай еще долго недовольно бурчал, пока усаживался за баранку, запускал движок, газовал, опробуя режимы его работы. Глеб забился в угол кабины. От нахлынувшей обиды ему было тоскливо и одиноко. «Ну почему так? — думал он. — Все парни как парни, уже и сдружились, понимают друг друга, поддерживают, доверяют. Только нашлись два недоумка, крутят, вертят, нервы портят и кровь сосут. Все видят и молчат, не хотят связываться. А кто-то страдает. Но чего бояться-то?! Ну, ладно — Мацай. Этого еще можно опасаться, силенка есть… Но один он что сделает? Попал бы в бригаду к Гыкале, тот бы живо с него спесь сбил. А подпевала Коновал? С тем вообще делать нечего. Только пыль в глаза пускает, ухарь двуличный. Перед Ломакиным и Березняком свечкой стоит, подбородком бодается, а в сторонку отойдет — давай права качать. Вывести его на чистую воду — закукарекал бы… Но почему все делают вид, что так и надо? Думают, что Мацай за Коновала горой стоит? Дудки, он же первым от «кореша» и отбоярится, когда жареным запахнет. Кому охота на рожон лезть, если предписание в кармане, домой ехать надо… Стоп! — осенило Глеба. — Мацай наверняка поэтому и в драку сегодня не полез. И руль у меня отобрал, идиот. А все почему? Чтобы не рисковать лишний раз. «Дембель» от него отодвинулся только по случайности, из-за обстоятельств. А уж он себя бережет, лопату в руки лишний раз не возьмет. И ничего он мне не сделает, — наивно думал Глеб, — только на психологию давит. А Коновала надо брать в оборот. Тогда и Ртищева выручим, выпутаем его из паутины. Все, на первом же привале переговорю с Турчиным, — решил Глеб. — Проведем собрание, выложу все, что думаю».