После потопа - [3]

— А пуще всего, матушка, — заговорил дядя, — голодны мы, четвертый час.

— Пожалуйте, барыня, — сказала ей горничная.

Мать ушла в кухню.

— Андрей Иваныч, братец, идем, пора!

— Нет, ведь прежде надо… — заторопился отец, — уж все готово; там и батюшка…

— Пойдемте, — повторяла тетка.

— Позвольте! — возразил ей Всеволод.

Он расцеловал горничную, тормошил девчонку, вертел старую кухарку, свою бывшую няньку, разыгрался, как маленький. Девчонка визжала; нянька его толкала.

— Э, сорвиголова какой был! Ступай-ка лоб перекрести: вот Николай Андреич, честь честью, а ты чего…

— Постой же ты, старая, — закричал он, хохоча, и погнался за нею в кухню.

— Всеволод, mon cher! Ах, шалун! Оставь их! — вступилась тетка. — Иди, там ждут.

— Тетушка, что ж Оленька не целуется? Загордилась, что ли, или уж оттого, что невеста?..

— Да иди же!

В зале был священник, еще гость, отставной военный, и нарядная дама, устало сидевшая на диване.

— Вот! — сказала тетка, смеясь, ведя Всеволода и представляя его гостям. — Я говорю, что их следует…

Гость подал руку; гостья медленно протянула свою и прошептала:

— Поздравляю вас.

Священник надел ризу; дьячок готовил кадило. Отец зажигал свечи на маленьком столике, накрытом пред образами.

— Поскорее бы, — говорил дядя. — Никак, с водосвятием?

— Нет, просто благодарственный.

— Ну и прекрасно. Поскорее. Пора, устали.

— Помолиться — не тягость, — заметил священник.

— Так вы, значит, Оленька, гимназию вашу — побоку?

— Ах, Всеволод, — прервала тетка. — Под благословение… подойдите же… Nicolas!

Всеволод присмирел и пошел, улыбнувшись кузине; та опустила глазки, улыбаясь тоже…

— Какой вы смешной, — сказала она, когда он воротился к ней.

— Вы, Оленька, очень похорошели, — шепнул он.

— Это я и без вас знаю, — отвечала она так же тихо.

— Нет, нет, вас разлучить надо, — прервала тетка, уводя его за руку к окну, где располагалась для молебна, — стань тут со мной, тут свежее.

— "Благословен бог наш", — начал священник.

— Где же… — спросил, оглядываясь, отец.

— Лизавета Николавна, что ж вы, матушка? — крикнул в дверь дядя.

Она вошла, спеша и спотыкаясь. Ее растерянное лицо на минуту как будто напомнило, что происходит что-то не совсем обыденное, совершается не просто заказной обряд… напоминание какое-то беспокоящее и скучное. На нее старались не смотреть. Она стала на колени, как вошла, у двери. Когда священник обратился читать евангелие, она вдруг встала, подошла к сыновьям, взяла их за руки и подвела обоих. Священник накинул им епитрахиль на голову. Мать стояла рядом с ними, выпрямившись; она никого не видала…

Дядя подпел дьячку: "Тебе, бога, хвалим".

Чрез несколько минут все садились за стол.

— Наконец-то!.. Благословите, батюшка…

Обед, хоть запоздалый, удался. Дядя оживлял его, заводил разговоры, угощал и похваливал.

— Отлично, матушка сестрица Лизавета Николавна, честь вам и слава, — повторял он всякий раз, как она являлась вслед за блюдом. — Надо окуражить, — снисходительно прибавил он, обращаясь, к гостям, когда хозяйка снова вышла. — Что ж, ведь в самом деле женщина безумная была! Не легко-с.

— Не легко, — подтвердил священник.

— Как третьего дня я принесшей это радостное известие… Ну, случай там я имел узнать. Не могу я вам этого сообщить, слово с меня взяли… Одним словом, я ей говорю: "Сестрица, Лизавета Николавна, готовьтесь!.." Она: "Ах!" — да тут, на месте, без памяти… Совсем без памяти. Я, признаться, до сих пор думал, что это дамы так только, как бы сказать учтивее?.. спектакль, что ли, домашний устроивают…

— Ох, уж дядюшка твой! — сказала его жена Всеволоду.

Гостья смеялась.

— Нет-с, точно, без памяти. Я, натурально, в аптеку. Очень, очень расстроилась…

— Какая погода прекрасная, — заметила гостья.

— Да-с, нам, к нашей радости, и денек такой, — сказал хозяин.

— Э, нет, братец Андрей Иваныч, ты уж, пожалуйста, больше не умиляйся, не умиляйся, повоздержись. Сюжет неприятный, да и существенным позаймемся. Я вот припоминаю, такая погода… Освящение Исаакия изволите помнить, батюшка?

— Это точно; такой же день был прекрасный.

— И как пели, ах, великолепно! — воскликнула тетка.

— Изволили быть? — спросил гость.

— Где нам! — отвечал за нее муж. — Тогда по билетам, двор, посланники. Нет, мы с ней на репетиции были…

— На репетиции? — повторил священник.

— На пробе то есть! — отвечал тот и захохотал. — Всё равно!.. Тысячу двести певчих-с! подумать только! Как грянули только "Тебе, бога, хвалим"… Знаете, я люблю, чтобы это… грандиозное все! Тысячу двести голосов!

— Да!!

— А в самый день освящения, вот их — гимназисты они были — водил смотреть ход, парад… И досталось же мне от Лизаветы Николавны!

— Как же, выдумали вести детей в тесноту, — возразила мать, взглядывая на сыновей.

— Детей? Да какие же они уж дети были, гимназисты-то? они и теперь еще не дети ли? А, маменька? Всеволод, ты дитя, что ли?

— Дитя, — отвечал он, продолжая есть.

— Только что в карцере высидел, — пошутил гость.

— И поделом! — подхватил дядя. — И не мешало бы еще…

— Ох, что вы говорите.

— Глядите, глядите, испугалась! — вскричал дядя.

Он захохотал; ему вторили.

— Слава богу, прошло, и не верится, что вот они… — говорила, смущаясь, мать.