После меня - [108]

А если его не смогу изменить я, то, возможно, сможет «Г». Вдруг, как только он родится, Ли посмотрит на него, смягчится где-то внутри себя и осознает, что не должен никогда поднимать на меня руку.

Я встаю с кровати. Мне вообще-то очень даже нравится быть в отпуске по беременности. Нравится, конечно же, не потому, что я пузатая, у меня изжога и мне приходится подниматься по малой нужде по три раза за ночь, а потому, что я могу нежиться одна в постели по утрам столько, сколько захочу. Это дает мне пространство и время, а это как раз то, в чем я сейчас нуждаюсь.

Я иду на кухню, чтобы поставить чайник, и вдруг замечаю, что дверь в детскую приоткрыта. Я захожу в нее и включаю свет. Интерьер в ней – как на иллюстрациях в журналах про убранство детской комнаты, которые Анджела все время приносит. И это неудивительно, если учесть, что большинство своих идей она черпает из них.

В детской все в бирюзовых и кремовых тонах. Мне удалось уговорить ее не делать на стенах рисунки с помощью трафаретов, потому что я знала, что Ли они очень не понравятся, но она настояла на шторах со звездами, месяцами и космическими ракетами, абажуре и коврике. А еще на том, что над кроваткой «Г» должна висеть крутящаяся игрушка в виде луны и звезд, а на стене должна висеть вышивка в рамке со словами «Я люблю тебя больше всего на свете». Я подхожу к кроватке, опускаю ее защитную стенку и глажу матрац. Скоро здесь будет лежать «Г». Мой маленький мальчик. Мысленно я уже вижу его. Все время вижу. А совсем скоро я уже смогу к нему прикоснуться и взять его на руки, и он наконец-то будет настоящим, а не просто фотографией в моем телефоне.

Фарах приходит в десять тридцать. Последние две недели перед ее приходом я старалась уйти куда-нибудь из дому – обычно я гуляла вдоль канала, – потому что для меня было невыносимо встречаться с этой женщиной, которая вскоре будет знать про меня кое-что такое, что мне хотелось бы от всех скрыть. Но сегодня я осталась дома. Сегодня я чувствую, что мне следует пообщаться с этой молодой женщиной, которая будет выступать в суде в мою пользу.

– Здравствуйте, Фарах, – громко говорю я, когда слышу, что в замке поворачивается ключ.

Я делаю это потому, что не хочу напугать ее своим неожиданным появлением – так, как однажды своим неожиданным появлением она испугала меня. Она заглядывает на кухню.

– Здравствуйте, – улыбается она.

У нее симпатичное лицо и карие глаза миндалевидной формы с красивыми ресницами. Такой, как она, макияж совсем не нужен.

– Я приготовила кофе. Хотите выпить чашечку?

– Нет, спасибо, – отвечает она. – Мы не должны делать перерывы на кофе, когда работаем.

– Так я никому об этом не расскажу.

Она пару секунд колеблется, а потом ее улыбка становится шире.

– Если вы уверены, что мне можно это сделать, то тогда я согласна. Я просто потом добавлю себе рабочего времени.

– Не говорите глупостей. Всем должны предоставляться перерывы на то, чтобы попить кофе. В каком виде вы хотите кофе?

– Пожалуйста, без молока и без сахара.

Я киваю.

– Сколько времени вы уже работаете на это агентство?

– Около года. Почти с того самого времени, как я приехала в эту страну.

– А откуда вы приехали?

– Из Афганистана. Это моя родина.

Я киваю, но при этом чувствую себя невеждой, потому что про Афганистан почти ничего не знаю. Так, просто видела какие-то репортажи про эту страну в новостях.

– Вы приехали сюда со своими родственниками? – спрашиваю я, протягивая ей кофе.

Она отрицательно качает головой:

– Нет. Мои близкие родственники – они все мертвы.

– Простите, – говорю я, опуская взгляд. – Я не знала. Моя мама тоже уже мертва, и поэтому я знаю, как это тяжело.

– Да, но я уже привыкла разговаривать об этом. Мне приходилось рассказывать об этом местным властям, когда я приехала сюда.

– То есть вы беженка?

– Нет. На мое ходатайство о предоставлении убежища ответили отказом. Они утверждают, что мне на моей родине уже ничего не угрожает и что я вполне могу туда вернуться. Даже когда я рассказала им о том, что сделали с моей мамой, отцом и братом, они говорят, что теперь ситуация уже совсем другая, что теперь там уже безопасно. Они, видимо, не понимают, что там происходит.

– А как же тогда вам удается все еще находиться здесь?

– Мне дали дискреционное разрешение на пребывание в стране, потому что мне еще нет восемнадцати лет и у меня на родине не осталось никого, кто мог бы обо мне позаботиться.

– А сколько вам лет?

– В следующем месяце мне исполнится семнадцать.

У меня аж перехватывает дыхание. Какой ужас! Я не могу и представить себе, каково это – потерять всех своих близких родственников примерно в том возрасте, в котором я потеряла маму.

– Я не знала, что вы еще такая юная.

Она пожимает плечами:

– Я думаю, что если у человека трудная жизнь, то он выглядит старше своих лет.

– То есть, когда вы сюда приехали, вам было всего лишь шестнадцать? Вы совершили такое длинное путешествие сами?

– Да, хотя я ехала вместе со многими другими людьми. Мы все заплатили одному и тому же человеку.

– А вам не было страшно?

– Было, но не так сильно, как в Афганистане. Они ведь снова бы пришли, чтобы убить и меня. Потому что я и мои родственники жили не такой жизнью, какой они велели нам жить. Потому что мой отец с ними спорил.