После Куликовской битвы - [47]
Таким же безлюдным было и другое московское приобретение договора 1483 г., «Елеч» и «вся Елецкая места». Они запустели еще в первой четверти XV столетия[563], и считать упоминания Ельца в договоре 1483 г. и в духовных грамотах великого князя Ивана III и его внука, царя Ивана Грозного аргументом в пользу заселенности территории[564] нет никаких оснований. Побудительные мотивы интереса Москвы к дальней южной «украине» лежали, скорее всего, в иной сфере, оборонительной, о чем речь пойдет ниже.
Возвращаясь к записи договорной грамоты 1483 г. о «купле», отметим также такую ее формулярную особенность, как взаимное заверение сторон «не въступатися» за вновь образованный рубеж и «ни подъискивати под нами, под великими князми, ни под нашими детми ни твоим детем никоторою хитростию». На самом деле, если в докончаниях встречаются взаимные обязательства князей «не искати» владений друг друга (правда, без упоминания «хитрости»)[565], то в купчих, коль скоро речь идет о «купле», подобные клятвы неизвестны, да и смысл их неясен. Норма, направленная на укрепление прав покупателя на отчуждаемое владение, обычно закреплялась формулами «ввеки», «впрок», «ввек без выкупа» и пр.[566] Наличие письменного акта купли-продажи автоматически разрешает все споры о праве собственности на «куплю» не только для покупателя и продавца, но и для их наследников, естественно, в пользу первых.
Существует, однако, тип поземельных документов, содержащий в формуляре абсолютно такое же клятвенное обещание не нарушать сделку «никоторою хитростию». Это не купчие грамоты, закрепляющие «ввеки» акты купли-продажи, а документы на временное пожалование феодалом, как правило, духовным, владения слуге-грамотчику в пожизненное, иногда с детьми «до живота их», держание с последующим возвратом прекария и обязательством не отчуждать, не осваивать и не продавать владение[567].
Так что с определенной долей уверенности можно говорить о том, что клятва «купли» 1483 г., скорее всего, свидетельствует в пользу отсутствия собственно акта купли-продажи части рязанского удела Москве.
Наконец, относительно формулы договорной грамоты в части, касающейся «купли», есть еще одна загадка. «Купля», как помним, в документе приписана великому князю Василию Васильевичу и, следовательно, не могла состояться позднее 27 марта 1462 г., даты кончины отца Ивана III. Скорее всего, сделка заключалась в Москве, где с весны 1456 г., после кончины вдового великого князя рязанского Ивана Федоровича «на соблюденьи» жил малолетний наследник рязанского «стола», Василий Иванович с сестрой. Однако в духовной Василия Васильевича, опекуна рязанского князя, скрупулезно перечисляющей все его прижизненные приобретения, включая такие несопоставимые по масштабам с рязанской «куплей» объекты, как «дворы» и «сады» в Москве[568], нет ни слова о покупке половины удела собственного воспитанника.
B. П. Загоровский объяснял отсутствие в документе сведений о рязанской «купле» чисто канцелярскими причинами, тем, что сделка была совершена перед самой кончиной великого князя московского, уже после составления духовной, почему ее и не успели внести в завещание[569]. Такое предположение представляется маловероятным, если вспомнить практику постоянного переписывания, в случае изменения домениальных владений, великокняжеских духовных[570], а также о существовании в делопроизводственном обороте великокняжеской канцелярии так называемых «приписных грамот», прилагавшихся к основному тексту завещания в случае необходимости его расширения[571].
Завещание московского князя было составлено в промежутке между началом мая 1461 и концом марта 1462 гг.[572] В документе «четко прослеживаются итоги борьбы за единовластие в Северо-Восточной Руси 20-50-х гг. XV в. Великий князь отныне становится господином не только земель, „по старине“ принадлежавших его семье»[573]. И, тем не менее, констатируем, что о важнейшем и масштабном приобретении Москвы за Окой вспомнил много лет спустя сын покупателя, взявший к тому же с наследника продавца странное обязательство «не подъискивати… никоторою хитростью» результаты, казалось бы, оформленной сделки.
Разумеется, датировка собственно «купли» и духовной грамоты вряд ли могли совпасть. Речь идет лишь о юридической фиксации акта продажи Рязанью части удела Москве. Только в октябре 1483 г., например, Иван III закрепил жалованной разводной грамотой волоцкому князю Борису Васильевичу размежевание собственных новгородских владений с ржевскими младшего брата, причем со ссылкой на волю скончавшегося двадцатью годами ранее великого князя Василия Васильевича: «А говоришь, что… пришли к тебе (земли. – А. Л.) от нашего отца»[574].
Как представляется, объяснение всех странностей с «куплей» необходимо искать в особенностях, если не уникальном характере, отношений московского и рязанского великокняжеских домов в XV в. С вокняжением в 1402 г. Федора Ольговича «дальнейшая история Рязани представляет только постепенный переход к окончательному соединению с Москвою»[575]. Для Великого княжества Рязанского этот «постепенный переход» растянулся более чем на столетие, но, вплоть до 1521 г., года включения Рязани в число владений Московского княжества, оно сохраняло, последним из государственных образований, родившихся в домонгольскую эпоху на обломках Киевской Руси, формальную политическую самостоятельность
