После Куликовской битвы - [29]

Хронология событий лета 1380 г., предшествовавших «побоищу иже на Дону», время получения первого известия о походе Мамая на Русь, сборе и выходе полков во главе с великим князем Дмитрием Ивановичем и Владимиром Андреевичем Серпуховским из Москвы и пр. в источниках никак не отражена. Правда, позднее Сказание о Мамаевом побоище указывает достаточно правдоподобную дату сбора «всемъ людемъ на Коломне» перед выходом армии к верховьям Дона, Успение Богородицы 15 августа[328].

Так или иначе, но около этого времени Дмитрий Иванович должен был покинуть столицу. Рискнем предположить, что великий князь все-таки вполне мог успеть получить «весть» из Константинополя до выступления в поход на Мамая. Даже если хиротония Пимена имела место в конце июня, то от выступления московского князя на Куликово поле ее отделяло полтора месяца, если в начале – то уже два с половиной, если же вообще в мае, то к этому сроку надо прибавлять еще до тридцати одного дня. И здесь крайне важно понять, хватило бы этого времени гонцу для того, чтобы принести из Царьграда в Москву «весть» о кончине Митяя и поставлении Пимена.

Скорость передвижения и время в пути от Царьграда до Москвы, проходившем через Крым (Кафа) и Азов в низовьях Дона, вряд ли можно выразить какой-то усредненной цифрой[329]. И то, и другое зависело от времени года, выбора и комбинации средств передвижения, наличия грузов, многолюдства путешествующих и иных факторов. Подчеркнем особо, что первостепенное значение имел характер поездки, а также ранг путешествующего, его, если угодно, общественное положение. В начале XVI в., например, время в пути дипломатов от Москвы до Азова составляло семь недель, тот же путь казачья станица преодолевала за пять, а в 1518 г. гораздо бо́льшее расстояние, не от Азова, а от Крыма (очевидно, Кафы) до Москвы, Максим Грек со спутниками проделали всего за четыре недели[330].

Совершенно очевидно, кстати, что сам Пимен, в отличие от гипотетического гонца, возвращался на Русь осенью 1381 г.[331] неспешно, во всяком случае, следуя через Рязанское княжество[332]. На скорость движения митрополита через русские земли политические соображения врядли влияли, но определенно влияли архипастырские обязанности. Как и все первоиерархи православной церкви, и современники, и более позднего времени, митрополит должен был по дороге часто останавливаться для служб в церквах и монастырях, раздачи милостыни, благословения «духовных чад», специально выходивших по пути следования митрополичьего кортежа, и пр.[333] Понятно, что «весть» с гонцом преодолевала расстояния с принципиально иной скоростью.

Так что о неожиданной кончине своего духовника великий князь все-таки вполне мог узнать не после битвы с Мамаевой ордой, а накануне отправления из Москвы на Куликово поле, около середины августа 1380 г. Если это так, то с этого момента постоянным духовником Дмитрия Ивановича становится игумен Федор Симоновский.

Трудно сказать что-то определенное о происхождении двух уникальных известий, принадлежащих перу самого высокопоставленного русского агиографа, императрицы Екатерины II. В собственноручно составленной «О преподобном Сергии исторической выписи», предназначавшейся для «Записок касательно Российской истории», государыня отметила, что именно Федор Симоновский «ходи со князем великим (Дмитрием Ивановичем. – А. Л.) в поход на Мамая»[334] т. е. сопровождал великого князя московского на Куликово поле в 1380 г. Для духовника следовать за своим чадом духовным к месту сражения было бы естественным.

Очевидно, к этому известию стоит отнестись с доверием. Вслед за ним «Выпись» сообщает, что Федор Симоновский «бысть духовный отец великому князю… и тысяцкому и бояром и вельможам»[335]. Указанное известие, как и сообщение о сопровождении Федором Симоновским князя Дмитирия Ивановича на Куликово поле, иными источниками не подтверждается[336], но выглядит правдоподобным. Митяй, предшественник симоновского игумена на духовничестве, был «отецъ духовнои» не только великому князю, но и «всемъ бояромъ стареишим»[337]. Отъезжая в 1379 г. в Константинополь, Митяй обязан был препоручить другому духовнику, надо полагать, Федору Симоновскому, не только Дмитрия Ивановича, но и всю свою покаяльную семью, в которую входила верхушка великокняжеской думы[338].

Кроме выше приведенного известия 1381 г. «отцем духовным» Дмитрия Ивановича Федор Симоновский в летописях именуется еще дважды, в 1382 и 1386 гг., причем в обоих случаях в связи с поездками в Царырад «о управлении митропольи русскые»[339] В первом случае симоновский игумен сопровождал к патриарху суздальского епископа Дионисия и возвратился на Русь в 1384–1385 гг. в новом сане, «ему же патриархъ дасть… архимандритью и лишъшую честь поручи ему на Руси паче всех архимандритъ». На время этой двухлетней отлучки обязанности великокняжеского духовника, как и ранее во время отлучки Митяя в Царьград, также должен был исполнять кто-то другой из русских игуменов.

Во второй раз в Константинополь Федор Симоновский отправился в 1386 г., и затем его имя упоминается только в 1390 г., год спустя после кончины Дмитрия Ивановича. Весной 1390 г. в Москву, во второй раз и теперь насовсем, вернулся митрополит Киприан, принятый новым великим князем Василием Дмитриевичем «с великою честью» и тогда же «приидоша с нимъ епископи русскые, коиждо на свою епископью» и среди них «на Ростовъ… Федоръ архиепископъ, ему же дастъ патриархъ в Цариграде архиепископьство»