После капитализма. Будущее западной цивилизации - [11]

Стоит обдумать, действительно ли усиление государства дает поводы для надежды на будущий некапиталистический строй?

Прежде всего, государство всегда, во все времена имело важное значение в экономике. Если в самом по себе сильном, располагающим собственными предприятиями или вмешивающимся в экономику государстве видеть отрицание капитализма, то, значит, капитализма не было нигде и никогда или, по крайней мере, его существование имело «мерцающий» характер, в одной и той же стране он то появлялся, то исчезал.

В любом случае игры то усиливающегося, то ослабевающего государственного вмешательства в экономику происходят на все том же экономическом фундаменте. В государственном регулировании экономики мы видим очень разнонаправленные тенденции, а именно чередование периодов усиления и ослабления роли государства. Опыт XX века при этом искажен мировыми войнами, во время которых вмешательство государство в хозяйство сначала резко возрастало, а потом столь же резко сокращалось.

Параллельно тому, как у государства появляются новые инструменты, возможности и теории регулирования, у экономики возрастает сложность, так что теория и практика регулирования постоянно отстают от рынка и оказываются бесполезными.

Отсюда и постоянное чередование эпох «регулирования и «дерегулирования». Сначала выясняется, что свободный неуправляемый рынок развивается не так безболезненно, как хотелось бы, государство бросается его регулировать, создаются институты управления экономикой, и со временем выясняется, что последствия регулирования могут быть столь же негативны, как и последствия нерегулируемой свободы, что сложную систему трудно настроить вручную, и начинается демонтаж государственного вмешательства имени Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер.

Всемирный финансовый кризис 2007–2009 годов, несомненно, мотивировал политиков во всех странах мира вмешиваться в экономику и создавать новые контуры регулирования — проблема лишь в том, что мотивация чего-нибудь регулировать бежит быстрее появления надежных методик регулирования. Поэтому кризис, несомненно, породит новые «Госпланы», чью неэффективность придется констатировать в будущем.

Всемирный кибуц

Сегодня, как и 100 лет назад, можно найти труды левых мыслителей, мечтающих о построении нового общества на основе самоуправления и коллективной собственности, в ходу такие термины, как «кооперативы», «производственные ассоциации», «народные предприятия» и даже «народный капитализм».

Идея это старая — ее истоком является кооперативное движение, возникшее в Европе в середине XIX века. Получившее «литературное освящение» в хрестоматийном романе Чернышевского, кооперативное движение нашло «высшую политическую санкцию» в «кооперативном плане» Ленина— ряде статей о необходимости развития кооперации, являющихся частью так называемого «ленинского политического завещания».

Впрочем, в России идеи кооперативной экономики продвигали многие замечательные мыслители. Например, Дмитрий Менделеев, бывший не только химиком, но и видным теоретиком промышленного развития, предполагал, что русская промышленность лучше бы развивалась не капиталистически, а за счет «складочного капитала».

Системы рабочего самоуправления предприятий внедрялись в социалистической Югославии: по «официальной легенде», после разрыва со сталинским СССР тогдашний видный деятель югославской компартии Милован Джилас стал перечитывать Маркса и обнаружил, что классик, говоря о социализме, имел в виду не столько госсобственность, сколько добровольные ассоциации работников. К этой же идее пришли в социалистической Чехословакии во время «пражской весны»: тогдашний министр экономики Ота Шик предлагал создавать «советы трудящихся предприятия».

Преимущества идеи «народного предприятия» заключаются в том, что эта идея неоднократно реализовывалась, так что «утопической» или «нереалистичной» ее никак не назовешь. В обороте общественных дискуссий находятся четыре крупных примера коллективизма в производстве: во-первых, рабочее самоуправление на предприятиях социалистической Югославии, во-вторых, израильские кибуцы, в-третьих, испанское (точнее, басконское) кооперативное объединение «Мандрагон» и, в-четвертых, действующий в США «План участия работников в акционерной собственности» (Employee Stock Ownership Plan — ESOP).

Примеры эти показывают, что коллективные предприятия существовать могут, но никаких особых преимуществ с точки зрения конкурентоспособности или эффективности производства они не дают и целей качественного повышения доходов трудящихся также не достигают. Скажем, югославская экономика, в которой рабочее самоуправление прихотливо сочеталось с бюрократическим планированием, как и экономики других социалистических стран, отставала от экономики Запада по тепам роста производительности труда и внедрению инноваций, если же говорить о влиянии рабочего самоуправления, то оно выразилось прежде всего в том, что темпы роста зарплаты в Югославии обгоняли темпы роста производительности труда, результатом чего стала затяжная инфляция.

По сравнению с капиталистическими предприятиями, коллективным гораздо труднее регулировать численность персонала, поскольку увольнять акционера, имеющего право голоса и права на прибыль, гораздо труднее. Кроме того, народные предприятия гораздо менее свободны в поиске инвестиционных ресурсов, ведь любой внешний инвестор, ставший совладельцем предприятия, ущемит власть трудового коллектива и тем самым лишит предприятие ее «социалистической невинности».