После империи. Pax Americana – начало конца - [24]

Соединенные Штаты, сконцентрировавшись на борьбе против коммунизма и будучи излишне уверенными в постоянном, онтологическом характере своего экономического превосходства, считали в этот период своим абсолютным приоритетом политическую интеграцию сферы своего военного господства. С этой целью они открыли внутренний рынок для европейских и особенно японских товаров, принеся в жертву, сначала не отдавая себе в этом отчета, а затем с определенной тревогой, крупные сектора своей промышленности. В начале 70-х годов появился внешнеторговый дефицит. Затем он стал характерным для торговли США со всем миром, даже с зонами, не входящими в первоначальную сферу их политического господства.

Крушение коммунизма позволило новым крупным странам вступить в эту систему асимметричной торговли. Сегодня Соединенные Штаты имеют наибольший внешнеторговый дефицит с Китаем, а не с Японией или Европой. Отныне американское сверхпотребление является ключевым элементом мировой экономики, которую некоторые считают имперской.

Америка вместе с тем остается необходимой для мира, но не как производитель, а как потребитель в обстановке недостаточности глобального спроса — структурного феномена, созданного свободой обмена.

Кейнсианское государство для переживающей упадок мировой экономики

Либерализация коммерческих обменов повлекла за собой в соответствии (один раз не считается!) с экономической теорией рост неравенства в мировом масштабе. Увеличение в каждой стране разрывов в доходах сегодня характерно для планеты в целом. Повсюду международная конкуренция способствовала стагнации заработной платы и росту, более того — крутому взлету прибылей. Сокращение доходов от трудовой деятельности вследствие свободы обмена сделало вновь актуальной традиционную для капитализма дилемму, внезапное обострение которой мы наблюдаем сегодня и в планетарном масштабе: урезанная до предела заработная плата препятствует поглощению растущей продукции. Этот банальный феномен был исследован Мальтусом и Кейнсом в Англии, большинством экономистов-социалистов в ХIХ-ХХ веках. Он прекрасно понятен экономистам-неконформистам Соединенных Штатов.

Если экономисты американского университетского истеблишмента признают, как правило, рост неравенства в результате свободы обмена, то стагнация спроса, напротив, является для них запретной темой, табу, включая даже фальшивых антиконформистов, к примеру Пола Крюгмана. Упоминание этого следствия глобализации является признаком разрыва с господствующим порядком. И только подлинные бунтари, как Чалмерс Джонсон, специалист по Азии, автор одной из наиболее беспощадных книг об образе действий Соединенных Штатов после Второй мировой войны «Отдача: издержки и последствия создания американской империи» (Johnson Ch. Blowback: The Costs and Consequences of American Empire. N.Y.: Henry Holt and Company. — 2002. — P. 197), рискуют выступить с его осуждением.

А вот Роберт Гилпин, впрочем, весьма проницательный в вопросах глобализации аналитик, столь ясно сознающий роль государств и наций, структурные различия между англосаксонским и японским либо германским капитализмом, столь внимательный к проблемам экономической и идеологической уязвимости американской гегемонии, не осмеливается ставить эту проблему, поскольку это было бы нарушением кодекса приличного поведения истеблишмента.

Я допускаю здесь полунесправедливость по отношению к Джозефу Стиглицу — бывшему главному экономисту Всемирного банка, бесспорному члену истеблишмента, так как Нобелевская премия является своего рода свидетельством принадлежности к нему. В своей работе «Великое разочарование» он особо выделяет проблему глобального мирового спроса и неоднократно упоминает о неспособности Международного валютного фонда понять недостаточность спроса в рамках национальных государств и даже регионов, в частности в Азии (Stiglitz J.E. La grande desillusion. — Р.: Fayard, 2002. Оригинальное название заметно сдержаннее: «Глобализация и ее опасности» (Stiglitz J. Globalization and Its Discontents. — Norton, 2002)). Но Стиглиц остается верным теории свободы обмена и на практике может лишь сетовать на отсутствие международной регулирующей инстанции. Я не знаю, наивен ли он или искусный хитрец, а может быть, и то и другое вместе: суровый по отношению к бюрократам МВФ, он остается приверженным догмам своей профессии. Но не будем чрезмерно требовательными: когда один из крупнейших представителей американской экономической аналитики утверждает вслед за Кейнсом, что недостаточность глобального спроса возможна и что необходимо наладить регулирование в международном масштабе, — это начало поворота, даже если правительство Вашингтона уже по определению мало подходит для «ведения переговоров» о дальнейших шагах.

Тенденция к стагнации спроса вследствие свободы обмена и сокращения оплаты труда является очевидностью, объясняющей регулярное снижение темпов роста мировой экономики и ее все более частые рецессии. Все это не ново. И мы должны углубить анализ вплоть до выяснения стратегических последствий для Соединенных Штатов снижения планетарного потребления. Ведь именно стагнация спроса в мировом масштабе позволяет Соединенным Штатам оправдывать их роль регулятора и хищника «глобализированной» экономики, требовать и брать на себя функции кейнсианского планетарного государства.