После империи. Pax Americana – начало конца - [26]
В период между 1994 и 2000 годами, однако, эволюция изменилась и по смыслу, и по направлению: величины роста наиболее крупных доходов становятся меньшими — 19% для 5% наиболее богатых, в то время как у всех остальных групп, включая самые бедные, наблюдается почти одинаковое увеличение доходов — от 13 до 16%. Апологеты «новой экономики» истолкуют эти перемены как проявление выравнивающей фазы процесса модернизации, которая неизбежно на первом этапе содержит в себе фазу роста разрыва в доходах. Такова одна из лелеемых теорий узкого мирка гарвардских экономистов.
Но, продолжая параллель с историей Рима, мы поражаемся совпадению фазы II эволюции американского общества, отличающейся более равномерным увеличением доходов, с огромным ростом внешнеторгового дефицита Соединенных Штатов, возросшего примерно со 100 млрд. долларов в 1993 году до 450 млрд. в 2000 году. Система имперского налога достигла своей зрелости, и весь народ может извлекать свою прибыль.
В 1970-2000 годах в Соединенных Штатах четко просматривался процесс социальной поляризации римского типа, сочетавший рост плутократии и расширение плебса в том смысле этого слова, который оно имело в имперскую эпоху. Понятия плутократии и плебса обозначают здесь не только разрыв в уровне доходов, но и тот факт, что эти доходы — большие и незначительные — являются не результатом непосредственно производительной деятельности, а следствием политического господства над внешним миром (Не является, пожалуй, случайным, что впервые в большом приключенческом американском фильме на материале античности «Гладиатор» Римская империя преподносится в положительном, в принципе, плане, но критически представлен этап ее деградации (panem et circenses). В данном случае мы далеки от таких, в общем, антиримских фильмов, как «Камо грядеши», «Спартак» и «Бен Гур»).
В следующей главе я проанализирую довольно загадочный механизм, благодаря которому это богатство взимается и распределяется в контексте мировой экономики. Но я настаиваю на обоснованности сравнения. Похоже, что в 1994-2000 годах Америка достигла скорее стадии «хлеба и зрелищ», чем чуда «новой экономики информационных автострад». Конечно, я прибегаю к натяжкам, чтобы понятнее представить свою аргументацию. Экономисты, верящие в эффективный и реально производственный характер американской экономики, не могут быть абсолютно лишенными здравого смысла. Сегодня единственной реально бессмысленной вещью является отсутствие или, скорее, прекращение дебатов 1990-1995 годов, одним из полюсов которых был скептицизм относительно реальной эффективности американской экономики.
Переходя от модели к исторической реальности, можно было бы сказать, что Америка в течение последних 20 лет колебалась между двумя типами экономической и социальной организации — национальной и имперской. Она далеко еще не потеряла все характеристики нации, но она точно потерпит крах в качестве империи. Однако совершенно ясно, что между 1990 и 2000 годами, а точнее между 1994 и 2000 годами, произошло ускорение развития имперской тенденции.
Выбор в пользу имперской экономики совершился не без споров и конфликтов. По ту сторону Атлантики нашлось много исследователей — правда, чаще всего за пределами самых престижных университетов истеблишмента, — выступивших с осуждением свободы обмена и ее последствий для американского рабочего люда. Именно в Соединенных Штатах был заново открыт Фридрих Лист — немецкий теоретик протекционизма, экономической концепции, которая выделяет национальное пространство, защищенное от внешнего мира, но либеральное в плане внутреннего функционирования (List P. Systeme national d'economie politique. — P.: Gallimard, 2000).
Много трудов было издано сторонниками защиты американской промышленности от конкуренции со стороны Азии вообще и Японии в частности — «стратегическими трейдерами», которые имели определенный политический вес в начале первого президентства Клинтона.
«Стратегические трейдеры» рассматривали проблемы под углом зрения экономики и торговли. Майкл Линд первым разработал в 1995 году сценарий эволюции американского общества на основе свободного обмена. Он не ограничился выявлением непосильных последствий для рабочих и широких слоев. Его самым значительным вкладом были идентификация и описание нового правящего американского класса — «белого подкласса» (overclass), отличительными признаками которого являются не только его доходы, но и его культурные и ментальные привычки, склонность к юридическим, а не техническим наукам, мелочное англофильство, нежное отношение к «утверждающему действию» («позитивная дискриминация» в пользу меньшинств) в расовой области, умение протежировать своим собственным детям в интеллектуальной конкуренции на университетском поприще. Линд набросал портрет разделенной на страты Америки, в которой профсоюзы не имеют больше влияния на Демократическую партию, становящуюся все менее и менее демократической (Lind M. The Next American Nation. — N.Y.: The Free Press, 1995. В 1984 году пожертвования в пользу Демократической партии от компаний превысили средства, поступающие от профсоюзов). Он, по-моему, первым увидел, что на современной стадии Европа и Соединенные Штаты поменялись местами: Старый континент сегодня предстает более демократическим, чем Новый Свет (Ibid. — P. 231).
