После финала - [20]

– Ты не пришел играть в гольф. Боб о тебе спрашивал.

Боб Мэтьюз. Главная шишка в «Сенд Ит Пэкинг» – недавно созданной лондонской фирме по доставке, расширяющейся быстрее, чем они в состоянии с этим справиться. Они привлекли нас для повышения эффективности своей работы, чтобы менеджеры среднего звена могли заняться новыми рынками.

– У меня обязательства перед семьей.

У Боба Мэтьюса тоже есть дети, хотя их никто не видел. Как и Честер, он предпочитает проводить деловые переговоры за ужином или на поле для гольфа.

Откинувшись на спинку кресла, Честер сложил ладони.

– Когда ты переехал в Англию, мы договорились, что ты будешь заниматься английскими клиентами. Будешь моим вторым «я» с английским уклоном, – очень раздельно произнес он. – Развлекать их вместе с твоей очаровательной женой.

Я сжал пальцы в кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Мой сын в больнице.

– До сих пор?

Как будто это была новость.

– Мне очень жаль.

Да ему было наплевать на это.

– Ему еще долго там лежать?

Можно подумать, что это его заботило.

Я чуть было не сказал: «Мы не знаем, возможно, еще очень долго». Но вместо этого взял ручку Честера и, постучав ей по столу, согнал с его лица озабоченность.

– Нет, он скоро вернется домой, и все войдет в привычную колею.

Что, как ни крути, было абсолютной ложью.

Мама спускается вниз.

– Ну, как я выгляжу? – спрашивает она, покружившись вокруг себя.

Теперь на ней зеленое платье с широким белым поясом и такого же цвета туфли.

– Просто замечательно, – улыбаюсь я.

Мы ужинаем в «Рокери» в Западном Чикаго. Я заказываю треску по-французски, а мама выбирает салат с креветками и зеленью.

– Ну, как там наш малыш? – спрашивает она, и в ее глазах появляется озабоченность.

Прежде чем ответить, я делаю пару глотков воды.

– Неплохо. Сегодня ему делали томографию. Пипа говорит, что все прошло хорошо.

Она прислала мне фотографию, где прижимается лицом к мордашке Дилана. Оба, не улыбаясь, смотрят в камеру, такие красивые и родные. Я показываю фото маме.

– Завтра мы будем знать больше.

– Пипа перестала присылать мне фотографии. Мне очень их не хватает.

– Я знаю. Но сейчас это тяжело для нее.

– Как она? Глупо, конечно, спрашивать об этом. Но ты ведь заботишься о ней, правда?

– Ну, конечно, я о ней забочусь.

Меня пронзает чувство вины за то, что я сейчас не с ней, что она сидит одна дома или в больнице, беспокоясь за результаты томографии и зная, что доктор Халили уже видела их и обдумывает дальнейшее лечение.

– Мне бы хотелось приехать. Я не видела Дилана с его последнего дня рождения.

До того как он заболел, думаю я. Когда все еще было хорошо.

– Я бы могла помогать Пипе – делать всю домашнюю работу, заменять ее в больнице на какое-то время…

– Приедешь, когда Дилан вернется домой, – перебиваю я маму. – Осталось совсем недолго, и тогда ты сможешь побыть с ним.

Я не говорю ей о том, что тяжелая атмосфера палаты вредна для нее. Все эти гудки, звонки и сигналы будут ее изнурять. Не говорю, что, несмотря на всю ее помощь, ее присутствие будет отвлекать нас с Пипой от Дилана, а сейчас все наши мысли заняты только им и никем другим.

– Тебе виднее, – кивает мама. А я вспоминаю, как мы с Диланом встречали ее в аэропорту и как они с ним ели клубнику в саду, лежа рядом на коврике.

– А как дела у моего мальчика? – спрашивает мама, пристально глядя на меня.

– У меня? – улыбаюсь я. – Я в порядке.

Еще одна ложь за сегодняшний день.

Глава 8

Лейла

Лейла смотрит в окно.

– Я ничего не упустила?

– Нет, – твердо отвечает Ник.

Некоторое время они молчат. Снаружи крошечная малиновка садится на подоконник и тут же улетает.

– Они готовы к этому?

– Они просили нас ничего не скрывать от них с самого начала. Я всегда была с ними открыта. – Лейла ищет глазами птицу, но больше ее не видит.

– Откровенна.

Лейла смущенно смотрит на Ника.

– Откровенна, а не открыта.

– Хорошо, я запомню. Спасибо.

Не очень-то приятно, когда тебя поправляют. Лейла свободно владеет английским. Теперь она даже думает по-английски, и сны она видит тоже на английском. Но иногда тонкости языка ускользают от нее, и Лейла боится быть неправильно понятой или, что еще хуже, невольно обидеть кого-то.

Когда Лейла возвращается в палату, ее голова разрывается от забот. Она думает о пациентах и своих больничных обязанностях. Об отчете, который надо представить в Комиссию по детской смертности; о протоколе последнего собрания у главврача, который она до сих пор не открыла в своем почтовом ящике; о просьбе руководства принять участие в программе обучения. И Лейла ломает голову, где ей найти время на все это. Она уже не помнит, когда ей удавалось выспаться. А еще она думает о своей матери и о том, как убедить ее выйти из дома.

Вчера, когда Лейла вернулась домой, Хабиба ждала ее на кухне. Рядом с микроволновой печью стоял новенький блестящий автомат для газировки.

– Где ты его взяла?

– Его принесли сегодня.

И Хабиба процитировала рекламный слоган: «Восхитительные газированные напитки одним нажатием кнопки!»

Из кастрюли, которая никогда не покидает конфорку, она налила в тарелку «аш реште»[2], добавив к нему лапшу из ковшика. Бахар[3]. Ешь.

Сейчас при мысли о еде желудок Лейлы начинает бунтовать. В ее ящике очередной сверток от Хабибы ждет момента, когда у Лейлы будет окно и она сможет чего-нибудь пожевать.