После Европы - [8]
Подобно свободному потоку идей, уничтожившему коммунизм (а с ним и холодную войну), движение людей через границы Европейского союза и Соединенных Штатов похоронило мировой порядок, сложившийся после холодной войны. Миграционный кризис обнажил несостоятельность существующей парадигмы, в особенности неспособность институтов и правил холодной войны справиться с проблемами современного мира. Конвенция о статусе беженцев 1951 года – один из самых поразительных примеров этого провала.
Конвенция о статусе беженцев – это многосторонний договор ООН, определяющий понятие беженца и права людей, которым предоставлено убежище, а также обязанности принимающих государств. Первая статья конвенции, дополненная протоколом от 1967 года, определяет беженца как лицо, которое
…в силу вполне обоснованных опасений стать жертвой преследований по признаку расы, вероисповедания, гражданства, принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений находится вне страны своей гражданской принадлежности и не может пользоваться защитой этой страны или не желает пользоваться такой защитой вследствие таких опасений; или, не имея определенного гражданства и находясь вне страны своего прежнего обычного местожительства в результате подобных событий, не может или не желает вернуться в нее вследствие таких опасений[22].
Очевидно, что при составлении конвенции подразумевалась в первую очередь Европа, беженцы Второй мировой и те, кто бежал с коммунистического Востока в начале холодной войны. Конвенция не была рассчитана на огромные массы людей, которые хлынут на Запад из-за его пределов. В конце концов, в 1951 году мир все еще состоял преимущественно из европейских империй.
Европейский миграционный кризис и неспособность Конвенции о статусе беженцев эффективно ему противостоять служат поворотным моментом в переосмыслении современного мира. То, что еще вчера считалось миром после холодной войны, сегодня все больше походит на вторую волну деколонизации. Но если колонизаторы первой волны возвращались домой, то в ходе второй, сегодняшней, «колонизированные» мигрируют в бывшие метрополии. Полвека тому назад колонизированные народы боролись за обещанное Европой самоуправление в надежде на освобождение; сейчас они требуют защиты прав человека в расчете отстоять возможность попасть в Европу.
В практическом и правовом отношении нет большого смысла разделять понятия беженца и мигранта, тем не менее это разные вещи. Мигранты покидают дома в надежде на лучшее будущее, тогда как беженцы бегут из своих стран в надежде спасти свою жизнь. Но чтобы передать масштаб угрозы, которую в сознании европейцев несет массовый наплыв людей, – а мое исследование сосредоточено именно на этом, – я буду использовать термины «мигранты», «миграционный кризис» и «кризис беженцев» как взаимозаменяемые.
Несмотря на различия в политических контекстах, наша ситуация чем-то напоминает страсти, кипевшие в 1960-х. Встревоженное большинство опасается, что приезжие захватывают их страны и угрожают их образу жизни, и усматривает причину кризиса в сговоре между космополитически настроенными элитами и иммигрантами с племенным сознанием. В основе подобных опасений лежат не ожидания угнетенных, а фрустрация властей предержащих. Это не популизм «народа», плененного романтическими фантазиями националистов, как это было век и более назад, но популизм, подпитываемый демографическими прогнозами об ослаблении роли Европы в мире и ожиданием массового переселения народов на континент. К такого рода популизму история и примеры из прошлого нас не готовили.
Голосующие за нынешних ультраправых в Европе во многом разделяют настроения французских pied noirs[23], которые вынуждены были покинуть Алжир во время войны за независимость. И те, и другие радикализированы и чувствуют себя обманутыми. Противоречивый и горячо обсуждаемый роман Мишеля Уэльбека «Покорность» точно описывает взрывоопасный коктейль ностальгии и фатализма, подогреваемый новыми популистами и разлитый по охваченной страхом Европе
