После добродетели: Исследования теории морали - [18]
Это демократизированное Я, которое не имеет необходимого социального содержания и необходимой социальной идентичности, может быть чем угодно, может принимать любую роль или любую точку зрения, потому что оно есть в себе и для себя ничто. Это отношение современного Я к его действиям и его ролям было концептуализировано его наиболее проницательными и наиболее восприимчивыми теоретиками такими двумя способами, которые с первого взгляда кажутся совершенно различными и несовместимыми между собой. Сартр — я говорю сейчас о Сартре только тридцатых и сороковых годов — изобразил Я как нечто такое, что полностью отлично от любой конкретной социальной роли, которую сможет играть; Эрвин Гоффман, в противоположность этому, устранил Я в пользу его ролевой игры, аргументируя при этом, что Я — это не больше, чем «крюк», на который вешаются одежды роли (Goffman 1959, р. 253). С точки зрения Сартра центральной ошибкой является идентификация Я с его ролями, ошибкой, которая несет с собой как бремя морально плохой веры, так и бремя интеллектуальной путаницы. Центральной ошибкой с точки зрения Гоффмана является предположение, что существует субстанциальное Я сверх и помимо сложных представлений ролевой игры, ошибкой, свершаемой теми, кто хочет «обезопасить» человеческий мир от социологии. И все же оба кажущиеся противоположными взгляды имеют гораздо больше общего, чем это кажется с первого взгляда. В анекдотическом описании Гоффманом социального мира все еще существует отчетливое призрачное «Я», психологический крючок, которому Гоффман отказывает в субстанциальности, мимолетно порхая от одной четко структурированной ролевой ситуации к другой. И для Сартра самооткрытие Я представляет открытие того, что Я есть «ничто», что оно не субстанция, а множество постоянно открытых возможностей. Таким образом, поверхностные разногласия Сартра и Гоффмана на более глубоком уровне оказываются определенного рода согласием, а они согласны только в том, что оба полностью противопоставляют Я социальному миру. У Гоффмана социальный мир есть все, и, следовательно, Я оказывается вообще ничем и не занимает социального пространства. У Сартра, даже если Я занимает какоелибо социальное пространство, то это происходит случайно, и, следовательно, он также не рассматривает Я актуализированным.
Какие моральные модусы открыты таким образом понимаемому Я? Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы сначала должны вспомнить вторую ключевую характеристику эмотивистского Я, а именно отсутствие у него окончательных критериев. Мы уже упоминали, что какие бы критерии, или принципы, или же оценочные предпочтения ни признавались эмотивистским Я, они должны быть сконструированы как выражение установки, предпочтения или выбора, которые уже не управляются критерием, принципом или ценностью, будучи первичными по отношению ко всем критериям, принципам или ценностям. Но из этого следует, что эмотивистское Я в своем переходе от одного состояния моральной приверженности к другому состоянию может не иметь рациональной истории. Внутренние конфликты являются для него необходимо глубоким столкновением одного случайного произвола с другим. Это Я без заданных непрерывностей, за исключением тела, которое является носителем Я, и памяти, аккумулирующей наилучшим образом прошлое Я. А из работ по проблеме личного тождества Локка, Беркли, Батлера и Юма известно, что этого недостаточно ни, вместе, ни по отдельности для спецификации такой тождественности и непрерывности, в которых столь уверено наше реальное Я.
Так понимаемое Я, с одной стороны, резко отличное от своего социального воплощения и, с другой стороны, не имеющее собственной рациональной истории, приобретает абстрактный и призрачный характер. Поэтому следует отметить, что бихевиористское объяснение Я столь же мало или столь же сильно правдоподобно, как и любое другое объяснение. Впечатление абстрактности и призрачности возникает не из-за застарелого картезианского дуализма, но из-за глубины контраста, на самом деле, оценки потерь, которые попадают в поле зрения при сопоставлении эмотивистского Я с его историческими предшественниками. Один из способов пересмотра эмотивистского Я состоит во мнении, что оно пострадало, будучи лишено тех качеств, которые, по общепринятому предположению, когда-то принадлежали Я. Можно считать, что Я лишено необходимой социальной идентичности потому, что тот вид социальной идентичности, которым пользовалось Я, больше не является доступным. Теперь считается также, что Я лишено критериев, поскольку цель (
