После бури. Книга 2 - [46]

Такой социальный и прочий состав присутствовал на нынешнем торжестве...

А все потому, что уступил Бондарин Катюшиной маме и обязанности были между ними распределены так: гостей приглашала она, стол устраивал он.

Он устроил... Зелень и фрукты, вплоть до ананасов, может быть, и невиданных до сей поры в городе Красносибирске, закуски вплоть до устриц, супов несколько, и даже протертый, с белыми грибами, который Бондарин готовил собственноручно. Он умел и любил некоторые блюда готовить сам, а это был его коронный номер. Затем осетринка была по-монастырски и на вертеле, дичь в двух или трех разновидностях и, наконец, два официанта из «Меркурия» во фраках, при галстуках-бабочках.

Один официант старший, другой явно младший, хотя по возрасту ничуть не уступал старшему.

Этого старшего Корнилов легко узнал: тот самый, который познакомил его, в ту пору уполномоченного Аульского окружного союза промысловой кооперации, с бывшим генералом Бондариным, точнее говоря, восстановил между ними знакомство давних, омских еще времен. А может быть, и еще более давних.

Этот старший совсем сбился с панталыку. К кому и как за нынешним столом ему обращаться, кому и что наливать и подавать, кто тут терпеливо ожидает, когда он, старший или младший, подойдет и на ушко спросит: «Чего изволите? Вот этого или, быть может, вот этого?» А кто уже у соседа и справа и слева успел ухватить из прибора и вилку, и ложку, и черную икру, разве что-нибудь во всем этом хаосе можно было понять?!

Особенно зловредны были столяровы ребятишки, босые, сопливые и с приятелями со здешнего, а может быть, и с соседских дворов, все ошалевшие от невероятных, сказочных запахов, исходивших от стола, они стояли позади тех, кто сидел за едой, смотрели на все выпученными, прямо-таки вконец одичавшими глазами, прилаживаясь что-нибудь стянуть. Одному уже удалось, он схватил жареного цыпленка, макнул, стервец, цыпленка в соус и, протянув по скатерти яркий соусный след, брысь в коридор, а там на лестницу, а там во двор...

А выгнать ребятишек прочь никак нельзя — обида столярову семейству, особенно столяровым старичкам, те и сами норовили какой-никакой лакомый кусочек ребятишкам подсунуть не очень заметно, но и не очень скрывая это от других.

И все-таки самое главное было в том, как держатся молодые, и Бондарин это понимал, был весел, был вежлив, был прост хотя и генеральской, и аристократической, а все-таки простотой, черный костюм сидел на нем безупречно, бородка клинышком поблескивала таким же металлическим блеском, что и оправа пенсне, было видно, что ему пятьдесят, было видно, что он здоров еще молодым здоровьем, было видно, что он женился не зря, это было ему в самый раз! Но вот у Катюши, у той личико обалдевшее, она была влюблена совершенно и не могла глаз от жениха отвести, поэтому ничего и никого вокруг не замечала.

Общий для всего стола разговор не получался, было кто во что горазд, общество, еще и не соединившись во что-то более или менее цельное, уже распалось на кланы и группы, а так как расселись кто где, то теперь и перекликались друг с другом через весь стол.

У Катюши была несколько странная для нее фамилия — Екатеринина, по этому поводу были шутки, и молодых каждый на свой лад спрашивал, как записались они в загсе, приняла ли Катюша генеральскую фамилию или же до конца жизни так и останется Екатериной Екатерининой? Бондарин хотел, чтобы на это ответила сама Катюша, но она не отвечала, а только поводила вишневыми своими глазами и смеялась, когда ее спрашивали:

— Ты теперь кто? Секретарша или генеральша? Вообще говоря, вопрос не совсем деликатный, так как никто, даже близкие знакомые не знали, кем был, когда и куда исчез Екатеринин, Катюшин папа. Было известно, что исчез навсегда, больше ничего.

Тут же выяснилось, что молодые не венчались в церкви, и многие были этим поражены — почему?

Анатолий Александрович Прохин и тот был поражен, считая Бондарина верующим, а Катюшу целиком подпавшей под его влияние.

Проблема настолько заинтересовала Анатолия Александровича, что он, минуя несколько человек, которые сидели между ним и Бондариным, спросил:

— Как же так, Георгий Васильевича А я считал вас верующим. Собственно, я ведь и сейчас считаю вас таковым!

— А я таковой и есть! — отозвался Бондарин.— Конечно!

— А тогда как же вы без церковного обряда? Без священника?

— Катюша не захотела.

— Да, но это значит, что вам-то все равно! Верующий, а все равно?! Меня всегда удивляло, как это высокообразованные люди веруют, ходят в церковь, причащаются, христосуются и прочее, не знаю, чего еще там! Я никогда не мог найти этому сколько-нибудь серьезного объяснения.

— А это, между прочим, очень просто! — сказал Бондарин.— Образованному человеку это часто бывает даже нужнее и необходимее, чем необразованному.

— Вот как?!

— Конечно! Образование, оно нередко делает человека отчужденным от народа, от его истоков и истории. А истоков и истории народной еще никогда, кажется, не бывало без верований и религии. Так зачем же мне отходить и отчуждаться от верований, то есть от народа и от истории его? Которому я хочу служить своим образованием? И вот я христосуюсь, потому что многие века так делали мои предки, а я хочу не только быть с ними, но в чем-то их повторять, я всеми силами стремлюсь испытать и действительно испытываю то же чувство любви к ближнему, которое испытывали они, я так же хочу причащения и очищения, так же хочу многого другого, чего хотели они. Не понимаю, как можно этого не хотеть? Как все это можно из самого себя исключить?