После бала - [21]

“Идем”, – сказал я Аньке.

“Нет, подожди. Он знает, где Женька”.

“Он это уже сказал. Ламба в Зальцбурге”.

Наши негромкие переговоры обеспокоили Супера. Он все так же перебирал монетки пальцами, но теперь смотрел на Аньку. Квартирка тесная, темная, хотелось уйти. И картошка, плохо поджаренная, на глазах чернела, правда, Супер, похоже, не привык к трюфелям.

18 августа

А дальше произошло следующее.

Анька, дура, вынула из топика свой кругляш.

Было видно, что пальцы у нее дрожат, как у Супера. Только ее пальцы были длинные и красивые, и она смотрела увереннее, чем полчаса назад на детской площадке, несмотря на дрожащие пальцы. А Супер, правда, обеспокоился и уставился на Аньку. Нет, на кругляш. На Аньку смотреть никогда не надоедает, а он все-таки смотрел на кругляш.

“А вы мне про Женьку скажете? Ну, про Полынова?”

Супер кивнул. Глаза у него стали совсем белые, и он протянул грязную руку.

“Да отдай ты ему этот кругляш, мне надоело”.

Она колебалась: “А ты мне подаришь другой?”

Я ничего не собирался ей дарить, но пообещал, потому что было противно на них смотреть и я боялся. Глядя на меня, Анька длинными пальчиками сама вложила кругляш в грязную руку Супера. За мутным окном светило яркое августовское солнце. На лохмотьях обоев на гвозде висела телогрейка, типа сменный костюм. Кругляш вдруг пропал из ладони Супера. Я не успел заметить, куда он его сунул, но морщины на лице разгладились, стало видно, что Супер не такой уж старый, может, даже не старее моего папы. Он туже запахнул плащ, потому что к нему, кажется, тоже возвращалась уверенность. Я не стал просить, чтобы он подпрыгнул как можно выше, он сам это сделал. Пару раз подпрыгнул, будто пробуя, а потом маханул непереносимо высоко, головой в потолок, я так не могу, и Ламба не может. Чувствовалось, что Супер освободился от лишнего груза.

“Мы ищем…” – начала Анька.

Но я не дал ей сказать. Я встрял:

“Мы Виталика ищем! Виталия Ильича…”

“Это в Чербузы. Это не ко мне. Знаете такое кладбище?”

Конечно, мы знали, у Аньки челюсть от его уверенного голоса отвисла.

“А Толик? Вы не подскажете, где Толик? Ну, Анатолий Сергеевич…”

Супер беззвучно засмеялся: “И этот там же…”

Уже предполагая ответ, я спросил:

“А Миша? Михаил Иванович?..”

Супер засмеялся еще беззвучнее. Скулы у него так и ходили. Он прямо на глазах воскресал, щеки порозовели. “Хотите, – спросил, – укажу реальные границы России в 2045 году?”

“Мы это сами увидим”.

Он цепко посмотрел на меня.

“Может, и так… – Силы прибывали к нему волнами, иногда даже отступали, но ненадолго. – Может, и так…” И я подумал, что кругляши, которые валяются на подоконнике, он давно использовал полностью. Высосал из них всю силу. Я представления не имел, на сколько хватает силы одного такого кругляша для человека, который все время находится в движении, как Супер, но, если он опять начнет прыгать, как прыгает возле торгошки, надолго его не хватит.

Поэтому я спросил:

“А Женьку Полынова вы знаете?”

Он кивнул. Ничто для него не тайна.

“Ну, так скажите, где он, а то я заберу кругляш”.

Я еще не договорил, а его пальцы сжали мое горло. А второй рукой он заломил мне правую руку за спину. Я захрипел. Вроде развалина, а хватка железная. Анька, как курица, вскрикивая, бросалась на него, но Супер стоял, как скала. Он стоял непоколебимо. Его ничто не могло сдвинуть с места, но мой хрип все же дошел до него, он будто удивился, и он разжал пальцы. Меня вырвало прямо на подоконник. Это было прикольно – так обгадиться.

“Зачем тебе Полынов?”

Ответила Анька: “Я его люблю”.

От этих слов меня еще раз вырвало.

“Не ищи, – коротко сказал Супер Аньке. Подобрав плащ так, что сверкнули голые колени и цветные браслеты на щиколотках, он добавил: – Никого не ищи. Тебе этого не надо”.

“А вы почем знаете?”

Он не стал объяснять, а меня опять вырвало. В последний раз, зато на книжку, на которой недавно стояла сковорода. “После бала”. Утирая рот, я вспомнил, что это из нее мама цитировала: “Человек не может сам по себе понять, что хорошо, что дурно”. А тетя Ада умно подтверждала: “Все дело в среде”. Супер, кстати, нисколько на меня не обиделся, а Аньке повторил: “Никого не ищи, – и хитро засмеялся, подпрыгивая: – Это зачем неделю назад ты вечером так улыбалась в маршрутке?”

Анька покраснела.

А мне в голову полезло всякое.

С Ламбой связанное, понятно. С кем же еще? Может, неделю назад где-нибудь в пригороде он долго не мог найти застежку Анькиного лифчика… Вот она потом и улыбалась в маршрутке…

18 августа

Стемнело, когда мы с Анькой снова вышли к “Интегралу”.

Я все время потирал свой синяк, а она была вялая и больная.

А я все время думал про Супера. “Обээшка” ему здорово помогла, она прямо подняла его на ноги, включила мозги. Получалось, что в папиной лаборатории действительно научились усиливать даже самые слабые личностные способности. Может, я неправильно говорю, не так формулирую, я же не Митио Каку, но в папиных дневниках такое прочитывалось. Я вот трус, а с “обээшкой” в кармане полез сразу на двух охранников, а сегодня гладил голую Анькину ногу. Не зря в “Википедии” папиных сотрудников нет.

“Давай зайдем к тебе?” – Анька была какая-то замурзанная и неприятная.