После бала - [76]

Она не удосужилась ответить, просто заводила меня все глубже и глубже на кладбище. Из-за медленной реки в воздухе пахло рыбой и болотом. Вода в Маме Байю, как мы называли реку, была шоколадно-коричневого цвета. Она протекала через весь Галвестон и впадала в залив. Джоан когда-то рассказывала мне об этом. Она где-то об этом прочитала.

Наконец Джоан замедлила шаг, свободной рукой указав на поворот. Мы оказались у маленькой ограды, окруженной кустами и низкими деревьями. Там была маленькая табличка, вся в грязи; она поблескивала из земли, слегка прикрытая травой.

Как же мне хотелось оказаться дома, с Рэем и Томми в гостиной. Как же я хотела там оказаться. Я чувствовала себя как ребенок, наконец получивший долгожданный подарок – то, чего я жаждала всю свою жизнь, – и вот, получив его, этот ребенок захотел вернуть его обратно. Я могла протянуть руку и притронуться к спине сына, его плечу – он что-то пробормотал бы, ответил бы на мое прикосновение, даже не просыпаясь. Приехав сюда, я сделала неправильный выбор.

– Джоан, – попросила я сотрясающим тишину голосом, – отвези меня домой.

Она смотрела на табличку – табличку, которую я видеть не хотела. Она взглянула на меня, но, казалось, была в оцепенении, в трансе, где-то далеко отсюда.

– Ты больше никогда не вернешься назад. – Она указала вниз. На грязную табличку в бликах света. – Посмотри на нее, – сказала она. – Ты хотела узнать. Хотела увидеть. – Ее голос стал высоким, уродливым. – Теперь ты видишь. Теперь ты знаешь.

Я подняла глаза в плоское ночное небо, бледное, на котором не было ни единой звезды.

И тогда я посмотрела вниз, на землю, понимая, что сейчас теряю что-то.

Дэвид Фарлоу Фортиер

Родился 19 августа 1950 года

Умер 10 мая 1957 года

– Ребенок, – сказала я, вытаращившись на даты. Мне стало холодно от правды, озарившей меня. Но это не так. Правда озаряла меня все эти годы.

– Мой ребенок, – сказала Джоан. – Мой.

Глава 27

1957

Я знала Джоан лучше всех на свете – я все еще верю в это, даже спустя столько лет, – но она всегда была загадкой, шифром, мифом. Она не хотела, чтобы о ней знали.

Той ночью она поведала мне все. Я не знаю почему. Может, космос повлиял. Она явно не собиралась рассказывать мне. Она уже привыкла лгать. Самая известная светская львица, самая красивая подруга, самая яркая звезда. Она Фортиер. Думаю, она любила меня.

Джоан не была печальной. Не была трагичной. Она была просто женщиной, чей ребенок мертв, – этот статус не придавал ни интриги, ни гламура. Статус, который сделал бы ее неприкосновенной в наших кругах.

Той ночью шестью годами ранее, когда Джоан в моем черном платье, прилипшем к ее телу, словно слой краски, стояла на цыпочках на краю вышки для прыжков в воду в бассейне «Трилистника», подвешенная во времени и пространстве, – нельзя было предугадать, что будет дальше. Но до чего же хотелось быть там, с ней. Хотелось тоже встать на вышку, вдохнуть воздух на той высоте. Хотелось посмотреть вниз на всех глазеющих людей. Не хотелось быть одним из них. Хотелось стать Джоан. Никто не знал, нырнет она или убьется. Было неважно. Был лишь единственный момент: Джоан балансирует на краю. В этом была вся прелесть Джоан Фортиер. Благодаря ей, можно было ощущать момент бесконечно. И почувствовать себя бесконечным. Пока Джоан рядом, ты не повзрослеешь. Не постареешь, не прочувствуешь горечь утраты, проснувшись однажды утром с осознанием того, что любимого человека больше нет.

Трагедия сломала бы Джоан. Поэтому она хранила секрет целых семь лет.

А теперь она мне рассказала. Той самой ночью она позволила мне быть своей подругой. Я была больше чем подруга. Я была ее свидетелем.

– Я уехала, потому что была беременна, – начала она.

Сначала она никому об этом не сказала.

– Особенно ему. – Джоан пожала плечами. – Он был просто одним из парней. На его месте мог оказаться кто угодно.

Она смотрела на могилу своего ребенка. Я ждала. Именно этого Джоан от меня хотела: терпения. Я никогда не верила в привидений, но чувствовала маму, которая бродит где-то рядом. В тот странный момент ее близость была мне приятна. Мысли о ней успокаивали меня.

Джоан долго молчала.

– Я позволила маме поступить, как она хотела. Как и всегда, – сказала она. – Я думала, что привыкну к этому. Привыкну притворяться, что у меня нет ребенка. Привыкну держать все в секрете. Но я не смогла. Этот секрет стал частью меня, пока я не перестала различать правду и ложь. Некоторая ложь очень значима, а некоторая – так, ерунда.

– Для меня все было значимым, – пробормотала я.

– Я знаю, – резко сказала она и заплакала. Заревела.

Я подошла к ней. Это было моим инстинктом: облегчать боль Джоан. Сперва она отвергала меня, но, когда позволила себя обнять, я поняла, что Джоан Фортиер – незнакомка, которую я люблю.

– Посмотри на меня, Джоан, – сказала я. Она не станет этого делать. – Пожалуйста.

Она медленно подняла голову.

– Мне стыдно, – прошептала она голосом, полным горя.

Я была рядом, но с трудом понимала ее.

– Расскажи почему, – сказала я. – Поделись своей историей.

Это все, чего я когда-либо хотела, – услышать историю Джоан. Чтобы Джоан рассказала мне правду.