После бала - [77]
И она рассказала.
Когда Джоан поняла, что беременна, ее жизнь разделилась на две части: ведь осталась и ее старая жизнь, в которой нужно было участвовать. Был март, приближался день выпуска из школы. Ламар погрузился в праздничную суматоху: мальчики выбирали себе колледжи, девочки готовились к балу. Мамы бронировали рестораны для выпускного. Это был конец, но мы были в том возрасте, когда конец кажется новым началом.
Я ощущала нечто особенное. Я знала, что, как только мы окончим школу, Эвергрин перестанет быть для меня тем, чем был раньше. Безопасность школы. Одни и те же коридоры, одни и те же учителя, одни и те же мальчики. Все это тоже исчезнет. Фред, который отвозит нас в школу по утрам и забирает после обеда. Все это исчезнет. Начнется совершенно новая жизнь. Но Джоан останется со мной. Я буду видеть ее по утрам и по вечерам, перед сном.
Джоан участвовала в своей старой жизни. Но ее настоящая жизнь была очень далека от коридоров Ламарской средней школы. Вещи все еще были ей впору. Она думала, что они все вмиг станут на нее маленькими, поэтому каждый раз облегченно выдыхала, застегивая черлидерский костюм и блузку в области груди.
Она никогда не общалась с беременными женщинами. Она знала, что Мэри сложно перенесла беременность, но не знала, как именно. Она не знала, чего ожидать от собственного постоянно меняющегося тела.
Внезапная тошнота стала для нее сюрпризом. Однажды она не пошла в школу и отправила меня одну с Фредом, сказав, что приболела. Мэри должна была быть на собрании Юношеской лиги. Но вернулась раньше времени. Это случилось бы рано или поздно; Мэри давно была готова узнать о том, что Джоан беременна. Это было лишь вопросом времени.
– Моя мама, – сказала Джоан, – знала все.
Джоан удивила доброта матери. Она ожидала от нее гнева. Вместо этого Мэри быстро придумала план, и Джоан была ей за это благодарна. Ребенок был ей безразличен. На тот момент она чувствовала лишь отсутствие месячных и недомогание. Ребенок тогда еще не стал ребенком для Джоан. Это придет со временем.
Джоан хотела лишь одного от Мэри: обещания, что Фарлоу никогда не узнает. Это был 1950 год. А Фарлоу родился в 1875-м. Дочь занималась сексом с мужчиной, а он, узнав о ребенке, не женился на ней. Это сломало бы Фарлоу. Его Джоан всегда была лучше всех.
Мэри дала обещание, что он не узнает, и Джоан ей поверила. Родить ребенка вне брака в то время – от Джоан ничего не осталось бы. О том, чтобы Джоан вышла замуж за отца ребенка, не могло быть и речи. Отцом был один из двух мальчиков, непонятно, какой из них, да и в любом случае одна мысль о том, что нужно выходить замуж, привязывать себя к мужу на всю жизнь, умолять остаться с ней, – была противна Джоан. Мэри, казалось, также понимала, что замужество – не вариант. Мэри все понимала.
– Мы решили, что я исчезну тогда, когда все будут заняты своими делами. И ты тоже уедешь. – Мы сидели на твердой земле. – Это стало одной из причин, почему ты отправилась в Оклахому.
Наступила Пасха, и Джоан пропала. Я помню, как вернулась из Оклахомы. Мэри встретила меня, Фред отвез в Эвергрин. Все это было фарсом.
– Дори знала? – спросила я.
– Если даже ты не знала, – сказала она, – то никто не знал.
И я обрадовалась, сидя на темном кладбище. Я была тем человеком, которого Мэри и Джоан больше всего хотели обмануть.
Джоан переехала в Плейно, неподалеку от Далласа, где жила в доме для незамужних матерей. Дом был в викторианском стиле. Старый неровный сосновый паркет, узкие и высокие окна. Комната Джоан выходила на тенистый передний двор, засаженный дубами. Этот вид напоминал ей об Эвергрине. А мысль об Эвергрине напоминала о Фарлоу.
– Я скучала по Эвергрину, – сказала она. – Никогда не могла бы подумать. Я ведь была рада уехать оттуда. Я начала было его ненавидеть. Но, когда уехала, поняла, что это мой дом. Место, куда я поехала, в Плейно, – там было не так уж и плохо. Там были другие девочки, как я. Мы играли в карты. Вместе ели. Все больше и больше толстели. Носили более свободную, бесформенную одежду. Лохмотья. Ты бы на них и не посмотрела.
Она скромно улыбнулась, что было совершенно несвойственно Джоан.
– Я была рада их компании. Если бы не девочки, я сошла бы с ума.
Но большую часть времени Джоан читала. Там была целая куча старых журналов: «Harper’s Bazaar», «Life», «Modern Screen», «National Geographic». Джоан читала о месте, где должна была быть. Она читала и о других местах. Дочитав эти журналы, она попросила Мэри, которая звонила ей раз в неделю, прислать еще какие-нибудь. Мэри отправила ей более поздние издания, и Джоан исчезла в своей комнате.
– Я никогда не притворялась кем-то другим, – сказала она и уперлась подбородком в согнутые колени, как делают дети. – А теперь только тем и занимаюсь.
– Кем ты притворялась? – спросила я.
– Тем, кому наплевать на все, – сказала она. – Тем, кто что-то значит. Да, я была не только в Голливуде, но и в других местах: Лондон, Каир… Я видела эти города на фотографиях. – Она засмеялась. – Представляешь себе?
В том-то и дело, что я представляла. Теперь все стало так ясно. Без ребенка Джоан в конце концов действительно уехала бы в одно из тех мест – не в Каир, так в Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Бостон или даже Майями. Она вышла бы за богатого мужчину – Джоан не могла жить без денег – за бизнесмена или, может быть, успешного писателя. За кого-то, кто не наскучил бы ей, за кого-то, кто подарил бы ей кусочек мира: увез бы ее в Таиланд, где у него была бы своя фабрика текстиля, или в Париж, в колонию художников. Увез бы ее подальше от меня и жизни, которую я так тщательно строила. Да, я любила даже мелкие детали моей жизни. То, что Мария приезжала по утрам ровно в восемь. То, что Томми пойдет в младшую школу Ривер-Оукса, куда ходили и мы с Джоан. То, что все мы готовили на приемы сэндвичи с перцем пимиенто по одному и тому же рецепту. То, что наши мужья уходили курить сигары на террасу, пока мы, девушки, убирали посуду. На самом деле эти детали никак не были связаны с красотой или статусом. Они даже не были моей прихотью. Они существовали ради создания уюта в этом мире. А Джоан всегда их ненавидела. Она считала мое существование до ужаса утомительным и скучным.
Теа было всего пятнадцать, когда родители отправили ее в закрытую престижную школу верховой езды для девушек, расположенную в горах Северной Каролины. Героиня оказывается в обществе, где правят деньги, красота и талант, где девушкам внушают: важно получить образование и жизненно необходимо выйти замуж до двадцати одного года. Эта же история – о девушке, которая пыталась воплотить свои мечты…
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.