После бала - [66]

Шрифт
Интервал

Естественно, я бы не сделала ничего подобного. Иди ушла от меня, ушла очень давно. Если бы я притронулась к ней, она бы отскочила, как ошпаренная; этот момент совсем не был бы трогательным. Он был бы невыносимым.

– Джоан была пробивной, потому что у нее была любящая мать. А ты хотела порадовать, потому что твоя мать тебя не замечала. – Она повернулась ко мне. – Дети – простые существа, Сесилья. Самые простые в мире.

– Мама заботилась обо мне, – сказала я. Интересно, почему я ощутила такую острую потребность защитить ее. – Она была сложной женщиной.

Иди кивнула. Темнокожая женщина в белой униформе, катившая коляску, помахала нам. Иди кивнула ей в ответ. Это была территория Иди. Женщина с уважением держалась на удалении и старалась не смотреть на то, как няня общается с хорошо одетой белой женщиной. Это была жизнь Иди, и я когда-то была ее частью.

Один из ее подопечных – младший мальчик – подбежал и объявил, что хочет есть.

– Ты вечно голодный, – сказала Иди, но с ним она разговаривала добрее, чем со мной. – Скоро пойдем. Дома поешь.

Он немного надулся, а затем обратил внимание на меня.

– А это кто? – спросил он, указывая на меня.

– Не показывай пальцем, – сказала Иди. – Это мисс Сесилья.

– Откуда она пришла?

Иди засмеялась:

– Сесилья, и откуда ты пришла?

– Я пришла из недалека, – сказала я, в душе благодаря мальчишку за то, что он подошел. Он смягчил Иди. Мальчик с опаской смотрел на меня; ему не нравилось быть объектом насмешек Иди. – Иди присматривала за мной, когда я была маленькой.

– Это правда, – подтвердила Иди. Она наклонилась и смахнула песок с шорт мальчика, поправила его рубашку. Он смотрел то на меня, то на Иди, скорее с интересом, чем смущенно. Ему было сложно понять, что у Иди, которую он явно любил, могла быть жизнь до него или, тем более, после.

Через секунду он, ничего не говоря, убежал к другим детям.

– У меня есть ребенок, – сказала я. – Томас. Ему три года.

– Я знаю.

– Тебе рассказала Дори?

Она промолчала в ответ.

– Зачем ты пришла, Сесилья?

Я прикрыла глаза от солнца. Хотя мы и расположились в тени, все равно, если сидеть там слишком долго, можно было обгореть.

– Я пришла узнать, почему вернулась Дори. – Мне было нечего терять. Нужно было быть абсолютно честной. Может быть, Иди оценит мою откровенность.

– Я так и думала, – сказала она. – Ни слуху ни духу целых десять лет. – Ее голос дрогнул. – Когда я услышала твой голос, то сразу же поняла, что ты хочешь узнать что-то о Джоан.

Я хотела было возразить, но Иди не поверила бы той правде, которую я открыла для себя, как только ее увидела: я так давно хотела с ней повидаться. Но я знала, что она не хотела видеть меня.

– Ты никогда не любила Джоан, – вместо этого сказала я. – Еще с детства.

– Ты правда так думаешь? – Она поднялась, и дети, будто привязанные к ней невидимыми нитями, враз обернулись. – Одна минута, – крикнула она и постучала пальцем по запястью, будто на нем были часы. – Через минутку мы пойдем домой.

– Я думала лишь о тебе, Сесилья. До Джоан мне не было никакого дела. О ней заботилась Дори. А о тебе – я.

– Но почему Дори ушла? Почему она ушла?

Иди покачала головой:

– Если ты не знаешь, то я не могу тебе сказать. Это не мое дело.

– Прошу тебя, – умоляюще сказала я. – Мне нужно знать.

– Я не должна говорить об этом. – Иди прикоснулась к шее, и я заметила ее крохотный золотой крестик, который не видела столько лет. – Люди не должны вмешиваться в Божьи дела.

В моем горле росла глубокая тревога, казалось, меня вот-вот вырвет на траву.

– Божьи дела? О чем ты говоришь, Иди? Пожалуйста. – Я вцепилась в ее руку. – Пожалуйста, скажи мне.

– Сейчас придут дети, – сказала она, забирая руку.

Они шли к нам робко, будто не хотели прерывать разговор. На секунду мне стало интересно, что они о нас думают.

– Пожалуйста, – повторила я, хотя и понимала, что это бесполезно.

– Спроси Джоан. Это ее история. А твоя история, Сесилья? Я часто думаю о том, жалеешь ли ты о ней.

– Нет, – сказала я. И не соврала. – Я не жалею. Джоан сделала то, чего я совершить не могла. Я вечно сомневаюсь. – Я сделала паузу. – Мама хотела этого.

– Она сама не знала, чего хотела.

Дети наконец подошли к нам; они больше не смотрели на меня с любопытством. На секунду я показалась им интересной, но меня было слишком много.

Иди поправила детям одежду, пригладила волосы Люсинды.

– Идите поиграйте, – сказала она им. – Я позову вас через минуту. – Она села рядом со мной. Я была в шоке, хотя и не должна была. – Я слышала, что мама сказала тебе.

– Что она мне сказала? – Мама говорила мне так много вещей, что я не сразу поняла, о чем она.

– Когда она умирала. Я иногда слушала за дверью, чтобы убедиться, что она не говорит тебе жестоких вещей.

– Такого не было.

– Я знаю. – Она сделала паузу, стряхнула что-то с колена. – Она сказала тебе, чтобы ты не позволяла Джоан управлять собою.

Ах, теперь я вспомнила. Мама тогда только проглотила таблетку. Я отирала ей подбородок салфеткой.

– Она была больна, – сказала я, – и теряла рассудок.

– Но она не потеряла его совсем, ведь так?

Она посмотрела мне в глаза.

– Нет, – согласилась я. – Не потеряла.


Еще от автора Энтон Дисклофани
Наездницы

Теа было всего пятнадцать, когда родители отправили ее в закрытую престижную школу верховой езды для девушек, расположенную в горах Северной Каролины. Героиня оказывается в обществе, где правят деньги, красота и талант, где девушкам внушают: важно получить образование и жизненно необходимо выйти замуж до двадцати одного года. Эта же история – о девушке, которая пыталась воплотить свои мечты…


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.