После бала - [54]

Шрифт
Интервал

Они оба трогали Джоан одновременно. Использовали ее. А она даже не сопротивлялась, наоборот – предложила себя им, подарила, как игрушку. «Имейте меня так, как только захотите, мальчики, – представляла я себе ее слова. – Я Джоан Фортиер, и мне на все плевать».

Фред знал адрес, но знал ли он о том, что случилось? Нет. Он остановил бы ее, если бы знал.

Комната была совсем пустой, если не считать картины над кроватью, где был изображен ковбой с поднятым лассо в окружении стада коров. Интересно, рассматривала ли Джоан эту картину, видела ли она ее? Но Джоан никогда не задерживала взгляд ни на ком и ни на чем перед собой.

– Джоан, – мягко сказала я.

Ответа не последовало.

– Мадам?

Я обернулась на голос Фреда. Его глаза были больше золотистые, чем карие, я никогда раньше этого не замечала. Я не помню, чтобы еще когда-либо была так рада видеть человека.

– Помогите, – сказала я неожиданным для себя тоном. – Нужно забрать ее. – Я показала на Джоан, хотя было очевидно, о ком шла речь, – о голой женщине между двумя мужчинами. – Надо отвезти ее домой.

Фред кивнул.

– Накройте ее, – сказал он, указывая на шаль, о которой я совсем забыла.

Я сняла ее с себя и, насколько смогла дотянуться, накрыла Джоан; я ухватилась за ее лодыжку и сильно сжала, пока она слабо не застонала. Затем подошел Фред и приказал мне взять ее за одну руку, он взял за другую; пока мы пытались посадить Джоан, я старалась не смотреть на мужчин по бокам. Я обернула ее в шаль, но ее не хватало, чтобы закрыть все тело. Я заранее продумала, как вызову лифт наверх и вернусь с длинным плащом от «Burberry», который Джоан носила в прохладную погоду. Мы припаркуемся в подземном гараже, где нас, скорее всего, никто не увидит.

Фред с легкостью поднял Джоан на руки.

– Джоан, – позвала я и похлопала ее по щеке. Она на миг открыла глаза и тут же их закрыла. На ее бледной щеке остался след помады.

– Она не в состоянии ответить, – сказал Фред.

Мы были уже в коридоре, когда я заметила, что пропала сережка с бриллиантом.

– Одну секунду, – сказала я и метнулась обратно в комнату, вспомнив то колье с бриллиантом, оставшееся на постели в комнате маленького мальчика с простынями с ковбоями.

Я прикоснулась к простыне, чтобы прощупать ее, – я бы почувствовала сережку под ладонью. Но, подняв глаза на подушку Джоан, я увидела, как мужчина со шрамом смотрит на меня. Волосы на моей шее встали дыбом. Фред ждал меня в коридоре, держа на руках Джоан, а мне до жути стало страшно за нас – за себя, за него и за подругу.

– Она хорошая девочка, – сказал мужчина, и хотя он говорил достаточно тихо, я разобрала каждое слово.

– В Эвергрин, – сказала я Фреду, когда мы были в машине. Джоан лежала на заднем сиденье, как ребенок, уснувший на празднике. Шаль закрывала ее тело, а голова лежала на моих коленях. – Отвезите нас в Эвергрин.

Он засомневался.

– Думаю, ей нужна медицинская помощь.

Я нащупала пульс Джоан. Я не могла везти ее в больницу в таком виде.

– Я не могу, – сказала я и прикусила губу, чтобы не заплакать.

– Да, мадам, – сказал Фред. – В Эвергрин.


Джоан тогда уехала на несколько месяцев. Второе исчезновение спустя два года после первого побега, только это организовали те, кто ее любил. Мэри приехала в Банку и собрала ее вещи.

Тогда Джоан пропустила еще одну весну в Хьюстоне. Пропустила цвет магнолий в Эвергрине, огромные белые хрупкие цветы. Мэри любила расставлять их в хрустальных пиалах с водой по всему дому. Она говорила, что их аромат напоминает Фарлоу о его детстве, хотя я никогда не слышала, чтобы он сам это говорил.

– Я нашла ее в таком виде, – сказала я Мэри, изо всех сил пытаясь посмотреть ей в глаза, а не сквозь нее, на полосатые обои с акварельными техасскими пейзажами: поле голубых люпинов, пустыня. «Это не моя вина», – хотела сказать я. Джоан была уже наверху, в своей детской спальне, и спала. В дом приходил врач, а медсестра осталась понаблюдать за больной. На Мэри был бледно-розовый халат и ночнушка подходящего цвета. Я бы сказала, персиковая. Цвет был нетипично женственным.

– Понятно. И как она там оказалась?

Ее тон был не обвинительным, но и не добрым. Я подумала о мужчине в постели, о том, как он смотрел на меня.

– Об этом вы ее спросите, – сказала я.

Я бы отдала все на свете, лишь бы оказаться рядом с Рэем.

– Спрошу, – сказала Мэри. – Можешь не сомневаться. – Она развернулась и собралась покинуть комнату, но, взявшись за дверную ручку, остановилась. – Я надеюсь, эта история не выйдет за порог этого дома.

– Как никогда ничего не выходило до сих пор.

Мэри кивнула.

– Ты нам как дочь, Сесилья. Дочь, которая хорошо себя ведет.

– Но что будет с Джоан? – Мне было стыдно спрашивать о таком, но я ничего не могла с собой поделать.

Мэри наклонила голову, будто услышала что-то за дверью. Я тоже прислушалась, но раздавалось лишь чириканье птиц на улице. Было все еще раннее утро. Одной рукой она запахнула халат.

– Ты хочешь детей, Сесилья?

Я кивнула.

– Дети всегда удивляют. – Она повернулась к выходу. – С Джоан будет все хорошо. И всегда будет. – Она произнесла это с такой уверенностью, будто других вариантов даже не существовало. Мне хотелось ей верить.


Еще от автора Энтон Дисклофани
Наездницы

Теа было всего пятнадцать, когда родители отправили ее в закрытую престижную школу верховой езды для девушек, расположенную в горах Северной Каролины. Героиня оказывается в обществе, где правят деньги, красота и талант, где девушкам внушают: важно получить образование и жизненно необходимо выйти замуж до двадцати одного года. Эта же история – о девушке, которая пыталась воплотить свои мечты…


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.