После бала - [19]

После этого, чувствуя себя особо одинокой, я иногда спала в одежде Джоан. Никто не знал об этом.

Каждый день Стюарт, дворецкий семьи Фортиер, складывал почту в аккуратную стопку и оставлял ее на серебряном подносе в холле, и каждый день я искала в стопке письмо от Джоан. Спустя месяц после ее исчезновения пришла открытка с полем голубых васильков.

«Я в порядке, – гласила надпись. – Не ищите меня. Люблю вас всех».

Я перевернула открытку. На почтовой марке было написано «Форт-Уорт», но я знала, что Джоан давно покинула Техас. Она была в Нью-Йорке. Она была в Голливуде. Ходили разные слухи. Но только я знала, что она была далеко от меня.

Мне хотелось разорвать открытку, но вместо этого я сунула ее обратно в стопку и проскользнула в уборную, пока Стюарт и Мэри не увидели, что я что-то разнюхиваю. В уборной стояло старинное зеркало, поверхность которого покрылось черными временными пометками. В тусклом свете я едва видела свое отражение. Теперь, когда Джоан нет, кто увидит меня?

Я ждала своей открытки, сигнала, адресованного мне лично. Она не могла отправить его в Эвергрин, поэтому, возможно, пошлет его Сиэле.

– Не получала ли ты каких-то необычных писем? – однажды спросила я Сиэлу, когда мы выходили из школы.

Фред ждал меня у крыльца.

– Нет, – медленно сказала она. Она видела меня насквозь, но я ничего не могла с собой поделать.

Мэри и Фарлоу тайно совещались у него в кабинете. Наняли детектива, затем другого, когда первый ничего не нашел.

Я бы никогда не проболталась о том, что Джоан хочет покинуть Хьюстон. Я бы никогда не проболталась о том, что видела на стадионе. Это стало ясным, когда планы Мэри относительно Джоан стали более конкретными, более реальными и подробными, чем я думала. Однажды я услышала, как она говорит Фарлоу, что Джоан «должна была стать открытием для мира». Но она не имела в виду мир. Я уже тогда это знала. Она имела в виду Хьюстон, и ее планы не предвидели того, что Джоан может уехать куда-то далеко от родителей, в место, где они не смогут повлиять на нее и проконтролировать.

Весь следующий месяц я страдала лунатизмом и выпустилась из Ламарской старшей школы без Джоан. Мой отец прилетел из Оклахомы, и мы до ужаса печально пообедали в «Санни Лук», вдвоем. Я скучала по Джоан с ослепляющей силой. Я буквально не видела пути без нее. Отец предложил забрать меня в Оклахому, и все, что я сделала, – это рассмеялась ему в лицо. Что мне там делать? Подавать канапе с его женой? Я должна была остаться здесь, дождаться Джоан.

– Но что ты будешь делать, Сесилья? – спросил папа, нахмурив лоб.

– Неужели наконец пришло время обо мне позаботиться?

Он изменился в лице. Я совсем забыла, какой он чувствительный. Он не был хорошим человеком, но и плохим человеком тоже не был. По большому счету, он просто был не пара моей маме.

– Я справлюсь, – сказала я, неловко похлопав его по руке. Мы всячески старались не прикасаться друг к другу. – Как и всегда справлялась.

Теперь я думаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы тогда я отправилась в Оклахому, в совершенно другой мир. В мир без Джоан.

– Что ж, Сесилья, – сказала Мэри через месяц после моего выпуска из школы, когда я в одиночестве ела овсянку на завтрак. Я проводила время так, как мы с Джоан всегда его проводили: ходила в бассейн по утрам, на шопинг, в кино с девочками. Иногда мы с Мэри и Фарлоу проводили безрадостные вечера за коктейлями перед ужином. – Думаю, пора.

Перед тем как встретиться взглядом с Мэри, я положила ложку на широкий ободок тарелки и промокнула уголки губ салфеткой.

– Пора? – спросила я, прекрасно понимая, о чем идет речь.

– Пора, – сказала Мэри. – Время переезжать из Эвергрина. Я уверена, что ты устала жить с нами, стариками. – Она засмеялась, а затем, будто только заметив меня, прервалась на полуслове. – Ты ведь понимаешь, не так ли, Сесилья? Я говорю о переезде в пентхаус. Переезжай туда и дожидайся Джоан там. – Она прижала палец к губам. – Она ведь не может вечно пропадать.

Мне хотелось зарыдать. Я насупленно осматривала столовую, стол из соснового дерева, за которым мы с Джоан сидели сотню – нет, тысячу раз. Сервант с запасным набором фарфора. И Дори, которая стояла в дверях и смотрела на меня. Мне хотелось к Иди. Я чувствовала ее запах. Я помнила, как идеально я вмещалась под ее подбородком, сидя у нее на коленках в детстве. Дори покачала головой и вернулась в кухню. Почти неуловимый жест, но я поняла: семья Фортиер – не моя семья.

Когда Джоан пропала, стало просто забывать о том, что Мэри и Фарлоу – не мои родители. Я спала в комнате их дочери. Я ела с ними. Они подарили мне золотой браслет на выпуск с золотой подвеской в виде буквы «Д».

– Это ведь твое настоящее имя или нет? – спросила Мэри, когда я пальцем коснулась буквы.

Она поцеловала меня в щеку, и я почувствовала себя любимой. Это было одно из редких проявлений любви от Мэри. Мэри была добра ко мне, но я не сказала бы, что она нежная. При этом я заслуживала ее любовь: я вела себя лучше Джоан. Я была хорошей, а Джоан – нет.

Мэри стояла надо мной – возвышаясь, как и всегда, – а я до того отчаянно хотела, чтобы она прикоснулась ко мне, что почти ощущала ее руку на моем плече. Она не прикоснулась.