Послание со дна моря - [9]

В первую очередь, состояние руки. Если человек в момент смерти крепко схватывает какой-либо предмет, то запускается механизм так называемого трупного спазма. Сокращение мышц немедленно переходит в rigor mortis, то есть трупное окоченение, и предмет остается сжат в руке, пока оно не пройдет. В нашем случае рука полностью окоченела, но никакой крепкой хватки не было. Прядь лежала на ладони свободно, а пальцы не были сжаты в кулак. Отсюда ясно, что волосы были помещены в руку после смерти. Два других факта связаны с состоянием самих волос. Если вырвать несколько волосков, то самоочевидно, что все корни будут с одной стороны вырванной пряди. В данном случае прядь выглядела не так: волосы лежали корнями в разные стороны, а значит, их не могли вырвать у убийцы. Но третье несоответствие, которое я обнаружил, было еще значительнее. Волосы в этой прядке вообще не были вырваны — они выпали сами по себе. Вероятно, это очески. С вашего разрешения, я объясню, в чем различие. Если волос выпал естественным путем, он вываливается из фолликула — крошечной трубочки в толще кожи, — потому что его выталкивает новый волос, растущий под ним; на конце таких волос остается только маленькое утолщение — волосяная луковица. А вот если волос вырвать силой, корень тянет за собой и фолликул, который заметен на конце волоса в виде блестящего комочка. Если Мириам Гольдштейн вырвет у себя волос и передаст мне, то я покажу вам эту значительную несхожесть вырванных и выпавших волос.

Несчастную Мириам уговаривать не пришлось. В мгновение ока она вырвала у себя с дюжину волос, которые один из констеблей и передал Торндайку, а тот сразу же зажал их скрепкой. Из своего ящичка он вынул другую скрепку, в которой держались волосы из пряди, найденной в руке убитой. Обе скрепки, вместе с увеличительным стеклом, он протянул коронеру.

— Удивительно! — воскликнул тот. — И совершенно неопровержимо.

Он передал все это председателю жюри, и присяжные некоторое время в тишине рассматривали волосы, затаив дыхание и пристально прищуриваясь.

— Следующий вопрос: где убийца взял эти волоски? — продолжал Торндайк. — Я предполагал, что с гребня Мириам Гольдштейн, но показания сержанта ясно свидетельствуют в пользу того, что они взяты из того самого мешочка с оческами, откуда сержант взял образец для сравнения.

— Что ж, доктор, — заметил коронер, — вижу, вы окончательно разнесли доказательство, основанное на волосах. Но позвольте спросить: удалось ли найти что-нибудь, проливающее свет на личность убийцы?

— Да, — ответил Торндайк. — Я обнаружил несколько улик, которые практически неопровержимо указывают на преступника.

Тут он бросил на суперинтенданта Миллера значительный взгляд. Тот встал и прошел до двери и обратно; садясь на свое место, Миллер опустил что-то в карман. А мой коллега продолжал:

— Войдя в холл, я отметил следующие факты. Над дверью находилась полка, а на ней два фарфоровых подсвечника. В обоих были свечи, одна из которых, впрочем, оказалась совсем коротким огарком — не длинней дюйма — и просто лежала в чашечке подсвечника. На полу, у коврика под дверью, я обнаружил пятнышко свечного воска и едва заметные следы грязных подошв. На лестнице также были видны следы мокрых ботинок. Они вели вверх по лестнице, с каждой ступенью становясь на линолеуме все менее различимыми. На ступенях также оказалось два пятна от воска, а на перилах — еще одно; посередине пролета лежала сгоревшая спичка, и еще одна такая же спичка нашлась на лестничной площадке. Следов, которые вели бы вниз, не было, но на одну из капелек воска возле перил наступили, когда она еще не затвердела, и на ней остался след передней части каблука; судя по его положению, это след спускавшегося человека. Замок на входной двери был недавно смазан, как и на двери в спальню, причем последний был открыт снаружи искривленной проволокой, которая оставила след на ключе.

В самой комнате я сделал еще два важных открытия. Во-первых, на подушке убитой девушки было рассыпано немного песка; он похож на белый песок, но потемнее и более тонкий. К этой подробности я еще вернусь. Во-вторых, подсвечник на прикроватном столике был пуст. Это необычный подсвечник: его чашечка состоит из восьми полосок металла. На дне ее имелся обугленный фитиль, но кусочек воска на краю говорил о том, что в подсвечник вставили другую свечу, а затем вынули ее, иначе этот воск расплавился бы. Я сразу же вспомнил про огарок на полке в холле и, спустившись, вынул его и рассмотрел. На нем было восемь четких отметин, соответствующих восьми полоскам металла в подсвечнике у кровати. Некто нес эту свечу в правой руке, поскольку мягкий нагревшийся воск сохранил потрясающе четкие отпечатки пальцев правой руки: большого и указательного. Я сделал три восковых отливки этого огарка, а с них изготовил вот этот слепок, показывающий и отпечатки пальцев, и следы от подсвечника, — он вынул из ящичка небольшой предмет белого цвета и протянул коронеру.

— И какие вы делаете выводы из этих фактов? — спросил тот.

— Я прихожу к следующему выводу: примерно без четверти два в ночь убийства некий мужчина (который за день до этого посетил дом, чтобы похитить прядь волос и смазать замки) вошел в дом, отперев ключом дверь. Я указываю именно это время исходя из того, что в ту ночь дождь шел с половины второго до без четверти двух (а до этого дождя не было две недели), тогда как убийство было совершено около двух. Мужчина зажег спичку в холле и еще одну на лестнице. Увидев, что дверь спальни заперта, он открыл ее куском проволоки. Войдя, он зажег свечу, подвинул сундук, убил свою жертву, смыл кровь с рук и с ножа, взял огарок свечи из подсвечника и спустился в холл, где задул свечу и поместил ее в подсвечник на полке.