Послание к Римлянам - [34]

И вот здесь Павел начинает наступление на них. Они не живут в соответствии со знанием, которым обладают (ср.: 13). Они не поступают, как проповедуют. Как бы вторя тем восьми утверждениям, в которых он показывает их особую сущность, теперь он ставит пять риторических вопросов, подразумевающих их несостоятельность. Первый: Как же ты, уча другого, не учишь себя самого? (21а). Затем идут три вопроса о конкретных грехах: Проповедуя не красть, крадешь? Говоря: не прелюбодействуй, прелюбодействуешь? Гнушаясь идолов, грабишь храм? (22)[164]. В последнем случае, вероятно, имеется в виду незаконное присвоение денежных средств, так как историю о подобном скандале рассказывает Иосиф[165], но Павел, скорее всего, говорит о языческих храмах. Фраза «Ты, который гнушается идолами…» в точности характеризует иудеев, которые действительно испытывали отвращение к идолам. Они даже не могли находиться вблизи языческого храма, однако не упускали случая его ограбить. В таких случаях «угрызения совести отступали перед алчностью»[166].

Некоторые исследователи считают, что эти три греха совершенно несовместимы с нашим представлением об иудейских вождях, и поэтому предлагают допустить более свободное толкование этого отрывка. «Если к воровству, прелюбодеянию и святотатству подходить радикально и строго, то окажется, что нет человека, не виновного в этих грехах», — пишет К. К. Барретт[167] и напоминает нам о том, что говорил Иисус в Нагорной проповеди о помышлениях наших сердец (Мф. 5:21 и дал.). Но Павел подразумевает здесь скорее дела, чем помышления, и Додд приводит высказывание раввина Йохана бен Закка, современника Павла, о том, что в его время «наблюдается увеличение числа убийств, сексуальных извращений, рост коррупции в коммерции и судебной системе, ожесточенная сектантская борьба и другие пороки»[168].

Пятый риторический вопрос, поставленный Павлом, имеет более общий характер: Вот, ты… хвалишься Богом… [что и делали иудеи, см.: стих 17] <…> …а преступлением закона бесчестишь Бога? (23). Ибо ради вас, как написано, имя Божие хулится у язычников (24). В этом восклицании Павла как бы объединились голоса Исайи 52:5 и Иезекииля 36:22. Согласно им обоим, имя Бога бесславится, потому что Его народ побежден и порабощен. Разве Бог не мог защитить Свой народ? Да, моральное поражение, как и военное, унижает имя Бога. Противопоставление в стихах 17–24 по своей сути идентично тому, что мы наблюдали в стихах 1–3; оно так же применимо к нам, как и к учителям морали, критикам первого века и самоуверенным иудеям. Если мы судим других, мы должны уметь быть наставниками самим себе (21–24). Если мы считаем себя вправе быть учителями или судьями, то нет нам оправдания, когда мы не назидаем и не судим самих себя. Мы никак не можем оправдаться своим незнанием моральных норм; напротив, мы навлекаем на себя Божье осуждение своим лицемерием.

2. Обрезание (2:25–29)

Если знание иудеями закона не избавляет их от Божьего суда, то не способно это сделать и обрезание. Несомненно, обрезание — это данный Богом знак или печать, закрепляющая Его завет с ними (Быт. 17:9 и дал.). Однако это не какой–то магический обряд или чародейство; обрезание не могло стать для них надежной защитой от Божьего гнева. Нельзя было заменить им и послушания, оно скорее было обязательством к послушанию. Несмотря на это, у евреев была почти суеверная убежденность в спасающей силе обрезания. Об этом говорят раввинские афоризмы, например: «Обрезанные не идут в геенну» и «Обрезание спасет Израиль от геенны»[169].

Как же Павел разрешает эту ложную уверенность? Он приводит свой афоризм: Обрезание полезно, если исполняешь закон… (25а). Он не отрицает Божественного происхождения обрезания, но устанавливает пределы его значимости на том основании, что всякий человек обрезанный «должен исполнить весь закон» (Гал. 5:3), поскольку обрезание есть знак принадлежности к завету, а участие в завете требует послушания. Так как обрезание и закон имеют прямое отношение к Божьему завету, Павел делает в этой связи два дополнительных замечания. С одной стороны, если обрезанный — …преступник закона, то обрезание твое стало необрезанием (256). С другой стороны, «если необрезанный соблюдает постановления закона, то его необрезание не вменится ли ему в обрезание?» (26). Это заявление Павла может быть представлено в виде двух простых уравнений: обрезание минус непослушание равно необрезанию; необрезание плюс послушание равно обрезанию.

Вывод, который делает Павел из всего этого, чрезвычайно шокирует евреев. В противоположность привычному для них представлению о самих себе как о судьях для необразованных язычников (ср.: 2:1–3) роли здесь меняются и необрезанный по природе, исполняющий закон, не осудит ли тебя [иудея], преступника закона при Писании и обрезании (27)? Всеобщий знак (bonafide) членства в Божьем завете — это не обрезание и не обладание законом, но послушание, которого требуют и обрезание, и закон. Обрезание не помогало им стать теми, кем они не были, о чем и свидетельствовало их непослушание, но послушание — это свидетельство спасения. Из всего этого следует вывод, что иудеи так же подлежат суду, как и язычники.