Поскрёбыши - [9]

Шрифт
Интервал

Мария с Колькой приехали из Кемерова прямо в Курск – Шестакова там не было. Мария отперла дверь ключом, запрятанным под крыльцо, привела от соседей пса и стала жить, ничего не ожидая, ни на что не надеясь. Пошла работать в больницу – первое свое курское пристанище. Договорилась с Евгень Василичем, что Колька придет к нему учиться. К тому времени «Женьке» окончательно выдали белый билет по зрению, что не мешало ему сидеть за компьютером по двенадцать часов в сутки. Колька не в первый раз проявил железный характер. Он не заикнулся ни о возлюбленной Катерине, ни о накопленных драгоценностях. Когда Шестаков в конце августа удосужился наведаться в Курск, Мария заявила ему: «Володя приказал жить своими силенками». Шестаков впервые услышал от нее имя мужа. Перетаскивая Кольку как щенка из школы в школу, оформляя на него недвижимость, Шестаков ни разу не вчитался в его отчество. Таков был Шестаков, не удивляйтесь. Николай Владимирович Прогонов сидел пригорюнившись. Лохматый Полкан смотрел на Шестакова холодно. Не укусил – и то спасибо. Потерянным раем предстал сегодня Шестакову дом, купленный в порыве жертвенной щедрости. Ну, хорошо, Мария, ты живешь своим трудом, никто не спорит. Только прошу – не оставляй меня своей любовью. Сама видишь, как я запутался. Не поддавайся, Мария. Мы с тобой заодно, и Колька за нас (не совсем). Какие-то два денечка Марииной ни на что не похожей любви ему удалось урвать. Деньги оставил Кольке: это надежно – он такой жох. И уехал опечаленный. Улыбнись нам, жизнь. Что ты хмуришься. Скалишь зубы, как отвыкший Полкан.

Колька иной раз давал матери из своего загашника крупную деньгу. Мария молча принимала. Сектанты опять к ней подсыпались, но она как-то сумела от них отбояриться. Казалось, всё укрепляло Марию: высокое крыльцо, спиленный клен, что оброс сильными побегами, отчаянно трясущий мокрой шерстью пес. В доме, подаренном с такой искренностью, таилась неисчерпаемая сила. Ну да, Алиса втерлась. От людей не отгородишься. Всегда найдется женщина моложе и (или) красивей тебя. Чудо уже и то, что было. У других и того не было. В общем, Мария держалась, и держалась неплохо.

Алиса. Шестаков увидал ее с НИМ – мифическим богатым любовником. Тот заехал за Алисой в офис. Шестаков как раз выходил из дверей. Не пожалевши цивильных брюк, присел на выпирающий из земли корень тополя. Выбежала в стильном пальтишке. Шофер выскочил из мерседеса с задымленными стеклами, распахнул перед лисой Алисой заднюю дверцу. В глубине сидело нечто сильно пузатое. Юркнула будто в норку. Мерседес мягко тронулся. Шестаков едва не тронулся умом. Ну, богат. Но зачем такое пузо? или за пузо как раз и платит? тогда да здравствует пузо. Убогая хрущевка Шестакова (Кольки) оплачена этим раблезианским брюхом. Произошла из вместительного новорусского живота. Слава мощному чреву. И чреслам заодно.

Евгень Василич проторчал всю зиму в молчаливом Колькином доме, заваленном снегом чуть что не по крышу для пущей секретности. Любовался ни на кого не похожей Марией, постоянно радостной в своем одиночестве. Учил Кольку разным компьютерным премудростям. Но вплетать себя в и без того запутанный клубок не хотел. Уже вплел. Компьютер-таблетка, подаренный Алисою, привезенный Шестаковым из Москвы, был им, Евгень Василичем, подключен к интернету. Интернет оплачивала Мария из денег, даваемых Колькою. Откуда брались деньги? из тумбочки. Поди разберись. Колька ежедневно виделся по скайпу, поставленному Евгень Василичем, с некой Катей, на которую «Женьке» не разрешал взглянуть. Был уверен, что коль скоро Евгень Василич увидит Катерину, толь скоро в нее и влюбится. Евгень Василич был более расположен влюбиться в Марию, однако хранил дружескую верность неверному в любви Шестакову. Измены – девам, верность – друзьям. Вот так.

Весной вернулся «Володя». Мария с Колькой произвели на лагерное начальство столь благоприятное впечатленье, что Владимиру Прогонову скостили срок всеми правдами и неправдами. Пришел по схеме «не ждали» - без предупрежденья. Как раз Шестаков приехал в Курск. Сидел там у них. Хорошо не один – с Женькой. У Владимира Прогонова было квадратное лицо, мосластые руки убийцы и тяжелый взгляд недавнего зэка. Колька первым выскочил: «Здорово, папка. Это мои школьные учителя. Юрь Федорыч по математике, Евгень Василич по информатике». – «Чего?» - переспросил отец. «По компьютеру», - пояснил Колька. «А здесь зачем?» - «К нам из Москвы приедут школьники. Надо присмотреть место, где их разместить». – «Здесь не сели. Дом чей?» - «Мой». Колька достал свидетельство собственности. Владимир Прогонов медленно прочел. «Как получил, за что?» - «Хозяин старый был, детей пережил, внуки уехали. Он уж под себя ходил, а я ходил за ним. Он на меня и отписал дом». – «Где завещанье?» - «Я его отдал, и свидетельство о смерти отдал. Тогда мне дали вот эту бумагу». Колька вновь выставил на вытянутых руках уже прочтенное отцом вдоль и поперек свидетельство собственности. «Во горазд врать», - подумал Евгень Василич. А у Шестакова от вдохновенной Колькиной лжи аж дух перехватило. Владимир Прогонов недоверчиво опустил глаза, помедлил, сколько счел нужным, и наконец взглянул на жену. «Как жила?» - спросил. «В больнице санитаркой работала», - ответил за нее Колька. - «Почему за стариком не сама ходила?» - «Он баб до себя не допускал, снова встрял Колька. – Такой щепетильный был. Я за ним его золото убирал. Каникулы у меня были. Хорошо, недолго помирал». Владимир Прогонов уставился в пространство. «У такого долго не заживешься», - синхронно подумали Шестаков с Женькой. «Ну, мы, пожалуй, пойдем, - сказал Шестаков. – У нас еще два адреса». Шли к Женьке, оба молчали. - «Что ж там теперь будет?» - думали. Женька первым нарушил молчанье: «Мария очень хорошая женщина». – «А то», поддержал разговор Шестаков.


Еще от автора Наталья Ильинична Арбузова
Тонкая нить

В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.


Мы все актеры

В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.


Не любо - не слушай

Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.


Можете звать меня Татьяной

Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.


Продолжение следует

Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.


Город с названьем Ковров-Самолетов

Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.


Рекомендуем почитать
Без воды

Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.


Ничего, кроме страха

Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.


Дневники памяти

В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.


Настоящая жизнь

Держать людей на расстоянии уже давно вошло у Уолласа в привычку. Нет, он не социофоб. Просто так безопасней. Он – первый за несколько десятков лет черный студент на факультете биохимии в Университете Среднего Запада. А еще он гей. Максимально не вписывается в местное общество, однако приспосабливаться умеет. Но разве Уолласу действительно хочется такой жизни? За одни летние выходные вся его тщательно упорядоченная действительность начинает постепенно рушиться, как домино. И стычки с коллегами, напряжение в коллективе друзей вдруг раскроют неожиданные привязанности, неприязнь, стремления, боль, страхи и воспоминания. Встречайте дебютный, частично автобиографичный и невероятный роман-становление Брендона Тейлора, вошедший в шорт-лист Букеровской премии 2020 года. В центре повествования темнокожий гей Уоллас, который получает ученую степень в Университете Среднего Запада.


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Время обнимать

Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)