Поскрёбыши - [51]
А уж Ларисина-то могилка на мценском кладбище постояльцами ее квартиры так-то ухожена. Как она, милая, этой квартире после общаги радовалась! Теперь в ней, в однокомнатной, ютится пятнадцать душ. Городское начальство не больно-то спешит дать великовозрастным сиротам, обычно еще и пьющим, какое ни на есть жилье. Так что Ларису за упокой поминают. Моя бы воля, стоял бы во Мценске детдом имени Ларисы Козиной. И куда власти смотрят. Мне бы власть, бодливой корове. Мне бы ее под крыло, центральную Россию. Всё трепотня. Всяк ее по-своему любит, да не всяк с ней по-свойски управится. Звоном колокольным мы, пустозвоны, сыты, кучевыми облаками повиты. Не реалисты. мы – мечтатели. Свое и получаем. За то и благодарны. Подсели на утопию – через семьдесят лет опамятовались. Платоновы-Филоновы наши пророки. Нам бы в бочку залезть, в тряпье погреться. А там, глядишь, кто эту бочку на бок завалит, да с водораздела и покатит. Долго будет катиться со Среднерусской возвышенности. Как раз семьдесят лет и выйдет.
Женился Николушка. Рано женился, но, кажется, удачно, счастливо. У Марины в консерваторском доме той порой какой- то удалец прижился. Черти взяли растерянного Никиту под руки и повели обратно на Пресню, в переулки за Шмитовский проезд, в высокую скульптурную мастерскую. Там как всегда царил хаос. Великолепная четверка уж распалась. Петруша со Славяной образовали какую-никакую пару, остальные вкруг них вились и менялись. Подсевши на бесконтрольную свободу, новенькие сочли Никиту за ископаемое. Косо смотрели. Колючий ноябрь был тут как тут – от него добра не жди. Черти сняли для Никиты квартиру с роялем! в том же доме, где мастерская! Наштамповали денег сколько нужно с необходимым уровнем защиты и расплатились за год вперед. Вот откуда, оказывается, у нас инфляция. А мы всё ломаем голову – в чем причина. И теперь уж Николушка повадился ночевать у «маэстро», укладываясь иной раз под роялем, как некогда Рихтер в квартире Нейгауза. Говорят, это полезно. Да и рояль был хороший в обоих сих случаях. В Никитином случае черти проявили компетентность и не осрамились. Ах, как мечтала я о таких бесях, что взяли бы на себя житейские заботы, компенсируя легкую мою неадекватность. Но нету чудес и мечтать о них нечего. Написать я могу всё что угодно – бумага всё стерпит, с чего мы и начали. А в действительности…
Молодую миловидную жену Николушки звали Полиною. Дела вдаль не отлагая, она родила сына Арсюшу. Родство шло не по крови, и скоро дитя повезли во Мценск. Никитин внук. Ах. как взялись за него черти! Глаз не спускали, прытких своих глаз, собранных в кучку. Кого растили? что затевали на этот раз? какой вытанцовывали контраданс? Их ведь не спросишь, и с них ведь не спросишь – с чертей взятки гладки. Но так просто их бесовское участие никогда не обходится. Это вроде феи на крестинах. Какой-либо дар дитя получит. Дайте только срок, ужо проявится.
Август кончался. Черти собирали Никитины и Николушкины вещи. Им в консерваторию, а скульптурная богема еще поживет. Дом не подпалят: черти доглядят. У них с огнем свой уговор. Уж и день не так долог, уж падает длинная тень от абстрактных идолищ на сухие колосья травы. Дитя в плетеной корзине корчит такие рожицы! ИМ уже ясно: в семье подрастает актер. Я согласна. Пусть все музы пройдутся в танце по этому тексту. Если им, музам, так хочется – пусть. Звонит мценская колокольня. Прикольно у нас получается. Не кончается линия гения. Пение слышится в облаках. Ах, хорошо! Густ на меду настоянный воздух. Дух где хочет является. Шляется звон по дворам. Свора чертей звонит, а Игоря на колокольню они на плечах подымают. Знают – одним нельзя. Так, иногда сойдет, а лучше самим не надо. Ада они не боятся, боятся людской молвы. Так и вы.
Я, случалось, опережала время в повествованье. У меня обычно сорок процентов правды. Ну, тридцать восемь, сойдемся на том. Начавши с реальных событий, я частенько залезаю в грядущее. Дважды я в точности угадала, что именно будет, но осторожней не стала. Сейчас я заехала вперед почти на сорок лет. Что делать? а ничего. Россия жива, Мценск стоит, и колокольня не обвалилась. За родником белый храм, кладбище старое. Даже я присутствую незримо – гляжу, как дитя в колыбели готовится к лицедейству. И, покуда это необходимо для течения их судеб, тень моя будет витать над Никитою и его продолженьем – Арсюшей, Николушкиным сыном. Никакой футурологией я тут не занималась. Просто растягивала как гармошку нонешнее время. Со временем это можно делать. Допускается сложной современной физикой. Целая жизнь проживается в сказке, пока течет вода из кувшина.
А Сашеньке бог веку не дал. Маленькая, сухонькая, благообразная, лежала она в гробу. Протестантский пастор говорил о достойной ее жизни. Гномы рыли за кустом ямку. Хоронили далеко запрятанное при Сашиной жизни дешевое колечко, коим обручилась втайне (так и не обвенчалась) с выгнанным из семинарии Олегом, на чью ласку стремительно подсела в темном зале московского кинотеатра. Никита стоял пнём-пень, силясь вспомнить тонкие материны руки. Но всё вспоминались крепкие Ларисины да серые лапки бесей. Свен утирал изящным платком легко бегущие слезы. А черти, не смея преступить чуждой церковной ограды, вовне рыдали так горько, что талый ручей прорыл себе русло. Снег, ты мне свой путь поведай… Петр уж набросал проект памятника. Пастор одобрительно кивал. Два Петрушиных отца склонили головы и стукнулись лбами, разглядывая набросок. Нильс раскис от горя. Любил. Скупо, по-своему, но, видимо, крепко любил. Где вы, широкие бульвары в районе Песчаных улиц (сталинское роскошество)? Бульвары, что помнят школьницу Сашу со ждущими счастья глазами? Всё ли она получила, что ей причиталось? Если не всё, винить некого, кроме меня. Да и всё ли она отдала, что должна была?
В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)