Пошлый, как лебедь - [9]
Я понимал его правоту не только умом, но и бумажником. Считается, что власть республиканцев выгодна среднему классу, который получает от Вашингтона меньше, чем ему дает. Остальные американцы, впрочем, тоже не любят своего правительства, ибо оно, как всякое другое, мешает им жить, как хочется, – без налогов и чиновников. Подогревая эту врожденную антипатию, республиканцы говорят, что рвутся к власти, чтобы свести ее на нет. Демократы просто рвутся к власти. Однако различий между двумя позициями меньше, чем кажется, потому что, добравшись до Белого дома, каждая партия поступает не как обещала, а как получится – затевает войну и тратит чужие деньги.
Другое дело, что последние восемь лет республиканцы делают это с особым азартом. К тому же они выдают свои партийные приоритеты – от той же войны до тех же абортов – за американские. Такая подмена кажется мне рискованной, потому что патриотический аргумент нужен только неумелой власти. Всякий раз, когда я вижу американский флаг на лацкане кандидата, мне хочется проверить оценки в его дипломе. Конечно, риторической возбудимостью страдают и их соперники. Но они хотя бы не учат меня жить и молиться.
Это еще не причина, для того чтобы голосовать за Обаму, но завтра я это все же сделаю.
Я пойду голосовать за Обаму не потому, что его план действий кажется мне намного лучше. Я не верю ни одному кандидату, твердо зная, что никто из них не сможет сделать все, что обещал. Политика нужна не для того, чтобы решать проблемы, а для того, чтобы жить с нерешенными.
Я пойду голосовать за Обаму даже не потому, что он сам мне больше нравится. Маккейн – идеалист, патриций, американская знать в лучшем смысле этого слова, вроде Сципионов. Ему бы я доверил прошлое, но не будущее. Маккейн лучше знает, каким он хочет видеть мир. Зато Обама лучше знает, каким мир хочет видеть Америку, и это значит, что у них больше шансов договориться.
«Бог из машины»
Америка разъярена кризисом и мечтает найти виновных. Сегодня это — три короля автомобилестроения, возглавляющих «Дженерал Моторс», «Форд» и «Крайслер». Священных коров индустрии разжаловали в простых козлов отпущения…
В 1991 году, готовя первую книгу, вышедшую сперва в Москве, а не в Нью-Йорке, где Петр Вайль и я тогда жили, мы долго искали название своему сборнику эссе про Америку. Оказалось, что лучше всего подходило слово, которого не было в русском языке. Решив его туда ввести, мы назвали книгу «Американа», присовокупив объяснение из толкового словаря Вебстера: «Собрание материалов, имеющих отношение к Америке, ее культуре и цивилизации». Я не знаю, вошел ли этот термин в язык, но мне по-прежнему он кажется удобным, даже — незаменимым. Поэтому теперь, начиная новую рубрику, я хочу назвать ее, как ту давнюю книжку. Еще и потому, что мне приятно вспомнить то азартное время, когда двадцать лет назад здоровыми, молодыми и веселыми мы, как, собственно, и я сейчас, мечтали объяснить России, чем и почему Америка на нее не похожа и как с этим жить.
— Что случилось, — пристал я к летчику, узнав, что самолет, который обещал меня увезти в Москву, не собирается покидать нью-йоркский аэродром.
— При посадке, — снизошел пилот до объяснений, — в сопло попала птица. Лопасти покорежило, но и ей не поздоровилось.
— А какая птица? — как всегда не удержался я.
— Белоголовый орел, — без улыбки ответил летчик, — и я его понимаю: с такой-то экономикой…
Я не стал спорить, хотя Америка пока далека от суицидальных настроений, скорее она разъярена кризисом и мечтает найти виновных.
Сегодня это — три короля автомобилестроения, возглавляющих «Дженерал Моторс», «Форд» и «Крайслер». На них пал гнев американских налогоплательщиков, которые разжаловали священных коров индустрии в простых козлов отпущения. На них проще вымещать обиду за экономические разочарования. Если куда более виноватые банки прячутся за необъяснимую даже экспертам вязь финансовых причин и следствий, то машины у всех на виду — и они японские. Больше всего автомобилей в США теперь продает «Тойота», а это, конечно, любому обидно, ибо машина, как вестерн, — сугубо американский товар.
Впервые я познакомился с американскими машинами еще до школы, когда в 57-м году до нас длинными окольными путями добрались со знаменитой московской выставки США цветные автомобильные каталоги. Это была порнография консьюмеризма. Взрослые тяжело дышали, я учился читать: «Кадиллак», цвет — брызги шампанского».
До сих пор не знаю, что это значит, но мой старший брат купил такой автомобиль, как только мы перебрались в Америку. Будучи ровесницей той самой, сводившей нас с ума выставки, машина была длиной с анаконду, заводилась через раз и обходилась дороже квартплаты. В конце концов, даже механику, разбогатевшему на дряхлой роскоши, надоела починка, и он посоветовал купить новую. Так мы и сделали, но уже — каждый свою.
Моя называлась «Форд Таурус». Нас связывали нежные отношения, но ее украли, пока мы чинно посещали Бруклинский музей. Обидно, что в багажнике хранились припасы на ужин — каравай черного хлеба, круг чесночной колбасы и непочатая четверть «Абсолюта». Вряд ли все это пригодилось ворам, потому что, когда месяц спустя машину вернула полиция, в пустом багажнике валялись жирные обертки от бургеров из «Макдоналдса».
