Пошлый, как лебедь - [8]
Венедикт Ерофеев — исследователь метафизики пьянства. Алкоголь у него — концентрат инобытия. Опьянение — способ вырваться на свободу, стать — буквально — не от мира сего. Каждый глоток расплавляет заржавевшие структуры нашего мира, возвращая его к аморфности, к той плодотворной протоплазме, где вещи и явления существуют лишь в потенции. Омытый водкой мир рождается заново — и автор зовет нас на крестины. Отсюда — то ощущение полноты и свежести жизни, которое заряжает читателя.
В этом экстатическом восторге заключена самая сокровенная из множества тайн этой книги — ее противоречащий сюжету оптимизм. Как бы трагична ни была поэма Ерофеева, она наполняет нас радостью. Рождение нового мира происходит в каждой строке, каждом слове поэмы. Главное — бесконечный, неостановимый поток истинно вольной речи, освобожденной от причинно-следственных связей, от ответственности за смысл и последовательность.
Ерофеев вызывает из небытия случайные, как непредсказуемая икота, совпадения. Здесь все со всем рифмуется. В каждой строчке — кипит и роится зачатая водкой небывалая словесная материя. Например, так: «Мне как феномену присущ самовозрастающий логос». «Логос» — это одновременно слово и смысл слова, органическое, цельное знание, включающее в себя анализ и интуицию, разум и чувство. У Венички логос «самовозрастает», то есть Ерофеев сеет слова, из которых, как из зерна, произрастают смыслы. Он только сеятель, собирать жатву читателям. И каков будет урожай, зависит от нас — толкователей, послушников, адептов, переводящих существующую в потенциальном поле поэму на обычный язык.
Перевод неизбежно обедняет текст. Вкладывая смысл в Веничкино словоблудие, мы возвращаемся из его протеичного, еще неостывшего мира в наш — уже холодный и однозначный. В момент перевода теряются чудесные свойства ерофеевской речи, способной преображать трезвый мир в пьяный. Зато такого — переведенного — Веничку легче приобщить к лику святых русской литературы. В ее святцах он занял место рядом с Есениным, Высоцким. Щедро растративший себя гений, невоплощенный и непонятый, — таким Ерофеев входит в мартиролог отечественной словесности.
Беда в том, что, обнаруживая в «Петушках» трагедию, мы теряем комедию. Причем — какую! Не хуже «Горе от ума», которая тоже разошлась на пословицы.
24.10.2008
очему я за Обаму
Заметки американского избирателя. Финал
Сегодня кандидаты молчат: агитировать уже поздно, голосовать еще рано. Первая пауза в двухлетней кампании позволяет вместо них поговорить о себе. Ведь по-настоящему я знаю, что творится в голове лишь одного избирателя. Чтобы разобраться с ним, мне придется начать сначала.
В Англии, где среднего американца часто считают мускулистым братом-второгодником, все американские выборы называют «абортными». Это объясняется тем, что вопрос об искусственном прекращении беременности рано или поздно оказывается в центре полемики кандидатов даже тогда, когда среди них нет женщин. Такой – отвлекающий – маневр применял еще Ганнибал, но республиканская партия довела эту стратегию до совершенства. Ее драматургия предвыборной кампании строится на побочном сюжете, который постепенно вымещает главный со сцены. Этим американские выборы напоминают авангардный театр. Если главным героем в «Гамлете» оказывается Лаэрт, то это – инверсия трагедии, если Розенкранц – ее перверсия. В американской политике, как и в пьесе Тома Стоппарда, смена перспективы позволяет говорить о своем, не меняя обстоятельств места и времени.
За 30 американских лет я уже привык к тому, что каждый четвертый год страна оказывается на краю пропасти, которой вчера не было, а завтра не будет. В разгар предвыборной борьбы внезапно, как Хоттабыч из кувшина, выползает проблема, из-за которой избиратели бросаются друг на друга, хрипя и давясь от ярости. Эмоциональный заряд всегда обратно пропорционален важности темы. Больными всегда оказываются вопросы эзотерические, схоластические, экзотические и не имеющие никакого отношения к реальной жизни. Ну, скажем, можно ли сжигать американские флаги? Следует ли обсуждать интимные вопросы с теми гомосексуалистами, которые служат в армии? Правда ли, что человек произошел от обезьяны? Разрешено ли однополым жениться? Ну и, конечно, всегда актуальными остаются аборты, о которых подробно высказаться обязан каждый политик.
Ни одна президентская кампания не решила ни одну из этих проблем (кроме флагов, которые научились делать несгораемыми), что и неважно. В сущности, это – искусство для искусства, вопросы без ответов, предвыборные коаны. Их задача – занять нас отвлеченными силлогизмами. На них можно было бы не обращать внимания вовсе, если бы на них не обращали внимания избиратели, определяющие не только свою, но и мою судьбу.
Другими словами, моя долгая распря с республиканцами началась с мелочей, ибо исторический фундамент у нас общий: нам не нравится манера государства вмешиваться в не свои дела.
– Если правительство тебе все дает, – говорят республиканцы, – то оно может все и отнять.
Зная это на собственном опыте, мой отец вступил в республиканскую партию, как только добрался до Америки. Он слишком долго жил в стране, где государство граничило, с кем хотело, решало, сколько стоит масло, и назначало Исаева главным, а Бродского – местечковым поэтом. Неудивительно, что отец прельстился партией, которая ему торжественно обещала, что государства будет меньше.
