Пошлый, как лебедь - [2]

Фигуры другого цвета представляют Байден и Обама. Про первого сказать нечего. Он уже дважды сам был кандидатом в президенты, но все равно не запомнился. В Вашингтоне таких — полный сенат, и это — самое важное. У Байдена на выборах одна роль — оттенять Обаму.

Лучшее, что можно сказать о кандидате демократов, сводится к тому, что он — дитя планетарной цивилизации, ее гимн и воплощение. Смесь рас и религий, обладатель эксцентрического опыта и экстравагантного имени, Барак Хуссейн (sic!) Обама — лакмусовая бумажка терпимости. В том числе  моей. Мне в нем все нравится, кроме цвета кожи. В стране политической корректности она представляется не заработанной, как крестьянское происхождение в Политбюро, привилегией: был бы Обама кандидатом в президенты, если бы он был не черным, а белым?

У меня есть еще два месяца, чтобы выяснить для себя ответ на этот вопрос. А пока я говорю о выборах со всеми, кто соглашается.

Дело в том, что обычные американцы политику, как зарплату и веру, с посторонними не обсуждают, но интеллигентные — не могут, как и я, сдержаться. На днях одна такая дама либерально-профессорской складки завела со мной беседу:

— За кого, — вежливо спросила она меня, — будут голосовать русские американцы?

— В большинстве своем, — осторожно ответил я, — наши соотечественники будут голосовать не за, а против.

— Кого?

— Обамы.

— Потому что республиканцы?

— Скорее — расисты.

— Как странно, — смутилась за нас она, — но ведь в России никогда не было афроамериканцев.

— Афроамериканцев — нет, но негры были.

— Кто?

— Пушкин.

— А, — обиделась она, — это вы так шутите.

Александр Генис

Нью-Йорк

04.09.2008

Тайна клубничного йогурта

 

Продолжаем публиковать заметки американского избирателя — нашего обозревателя Александра Гениса

Американские психологи поставили бесчеловечный эксперимент над ничего не подозревающими потребителями. Собрав в лабораторию 32 человека, ученые предложили им попробовать новый клубничный йогурт и поделиться своими ощущениями.

— По высшим, и потому непостижимым для непосвященных, техническим соображениям, — добавили садисты в белых халатах, — дегустация будет проходить в полной темноте.

Подлость выходки заключалась в том, что вместо клубничного подали шоколадный йогурт. Больше половины — 19 из 32 — не заметили подмены. Один любитель клубники даже поклялся всегда покупать только этот сорт. Участники эксперимента не были идиотами, но они так хорошо знали, чего ждать, что сумели переубедить себя, язык и разум.

В сезон выборов это происходит со всей разделенной на две партии Америкой. Каждая из ее половин способна услышать только то, что она уже знает. Поэтому дорогостоящая кампания, в сущности, обращена лишь к тем немногим, кто еще не принял решения. Остальные безнадежны, ибо партийная принадлежность переходит по наследству, определяется климатом, доходом, историей и, конечно, адресом. Сторонники разных партий не только не живут вместе, но даже не живут в одном месте. В Техасе, скажем, не голосуют за демократов, в Нью-Йорке — за республиканцев. В этих штатах можно и на выборы не ходить — все заранее известно.

С эмигрантами сложнее. Лишенные семейных политических традиций, они свободно выбирают себе партию по вкусу. Обычно — республиканскую. Нашим она кажется более мускулистой, более авторитетной, более патриархальной. Это — партия отца, а не брата.

Демократы — другие, поэтому в Америке за них голосуют все остальные. Профессора и рабочие, молодые и одинокие, женщины, «зеленые», звезды, интеллектуалы, члены профсоюзов, национальные и прочие меньшинства. Другими словами — либо богатые, либо бедные.

Различие между партиями должно определяться платформами, но, честно говоря, оно — в крови. Каждый в мире является демократом или республиканцем, даже если он и слов таких не слышал.

Чтобы узнать, кто вы, ответьте на вопрос: как вы относитесь к норковой шубе для пятилетней девочки? Республиканец порадуется — и за нее, и за ее преуспевающих родителей, и за рыночную экономику. Демократу будет жалко ободранную норку и чужих денег, которые можно было бы потратить на пользу обществу. Так во всем. Если республиканец хочет помочь бедным, он даст ему 1000 долларов. Демократ наймет чиновника, который проследит, чтобы бедный эту тысячу не пропил. Республиканцы хотят, чтобы правительства было меньше, демократы, чтобы оно было лучше, но те и другие всеми силами стремятся в Белый дом, говоря по пути избирателям все, что нам хочется услышать.

Приятнее всего избирателю узнать, что понизят налоги. Обама обещает это всем, кроме самых богатых, Маккейн собирается с них, богатых, и начать. Мне, как практически всей стране, это вряд ли поможет. Судите сами. Маккейн мне сэкономит 1400 долларов в год, Обама — 2200. Разница — 800 долларов, 15 — в неделю, цена одной пиццы. (В неметрической Америке площадь измеряют футбольными полями, скандалы — отставками, расходы — пиццами.)

Дело в том, что обычно президенты вообще мало что могут сделать с экономикой. Одним президентам, как Клинтону, повезло править страной в эпоху бума, другим, как Картеру, в период кризиса. Они тут ни при чем. Собственно, в этом — смысл Америки, не позволяющей государству вмешиваться в бизнес за пределами строжайшей необходимости. Об этих пределах в предвыборной кампании ведут долгие речи, но хлеб от них дешевле не станет, бензин — тем более.