Пошлите меня в разведку - [15]
Я подхожу к ним, кто-то разжёг из сухой травы и щепочек маленький костёр, отсветы пламени вздрагивают в карих Лидиных глазах, освещают надетый набекрень синий берет с алой звёздочкой, косую чёрную чёлку, всё её смеющееся нежное лицо, такое непривычное среди грубых усталых солдатских лиц.
— Ой, товарищ младший лейтенант, вас-то по всем огневым ищу, — кидается ко мне Лида.
«Меня?» — обрадованно думаю я, но, боясь это обнаружить перед солдатами, грубовато отвечаю:
— А что меня искать? Я всё время тут, в батарее.
— Кончай перекур, разбирай шанцевый инструмент, — приказывает Сухих и смотрит на меня понимающе.
Солдаты нехотя расходятся, и мы с Лидой остаёмся одни в темноте, костёр угас, и лишь светятся из-под сгоревшего сена красные глазки углей. Лида берёт меня за рукав шинели, шёпотом спрашивает:
— А где лейтенант Лазарев?… Он придёт сюда?
«Вот оно что, оказывается. А я — то уж думал…»
— Его место на НП в такой обстановке, — отвечаю ей, нажимая на «такую обстановку».
— Вот и хорошо, — неожиданно радуется Лида, — Мне как раз на НП приказано идти.
— Тебе — на НП? Кто это приказывал?
— Приказал начпрод. Всем поварам приказал — разнести пищу бойцам… Ну, которые сами не могут получить с кухни, — пояснила она. — У вас и хотела спросить — куда идти? Покажите!
Только теперь я замечаю стоящий позади Лиды переносный термос с лямками — обед для наших разведчиков, для всех, кто находится на НП. Лида умело подняла его, закинула за спину, готовая идти. Если ей приказали, значит, мне посылать никого не надо. Пусть идёт. И всё же я почему-то медлю, молчу. Не заблудится ли она в этой кромешной тьме?
— Вот телефонный провод, связь с НП, — говорю я, поднимая с земли тугую нить провода. — От него не отходи… Хотя постой, сейчас кое-что уточним…
Так не хочется отпускать её одну, надо бы предупредить наших на НП. Или дать ей кого-нибудь в провожатые. Но кого? Каждый человек на счету.
— Некогда мне тут стоять, — неожиданно и резко говорит Лида. — Там, сами знаете, люди целый день не евши. У меня приказ…
И она, маленькая, в длиннополой шинели, с термосом за спиной, поворачивается и через несколько шагов скрывается в темноте.
— Старшего на огневой к телефону! — слышу я.
Что там ещё? Кому я понадобился в такой момент?
— «Третий» слушает!
— У тебя всё в порядке? — дружелюбно спрашивает Титоров. — Если в порядке, приходи к нам на НП. Освоиться на всякий случай не помешает. Да жми побыстрей, пока всё тихо…
Со всех ног бегу я вдоль батареи, натыкаюсь на командира второго взвода, с налёта говорю:
— Останешься за меня. Я — срочно на НП. Вызвали. Если что, сразу докладывай комбату. Я скоро!
— Давай, топай, — покладисто говорит взводный. — До света далеко, авось всё обойдётся…
Я кидаюсь в молчаливую ночь, слышу, как позади позвякивают о камни лопаты солдат, роющих окопы, и бегу в надежде разглядеть очертания Лидиной фигурки. Постепенно все звуки, доносящиеся с батареи, затихают, будто растворяются в ночной степи, и уже ничего не слышно, кроме моего собственного дыхания и стука сердца. Но где же Лида? Нигде никого, хотя пора бы её догнать. Я наклоняюсь, шарю в траве, где-то здесь тянется телефонный кабель. Не нахожу. Подаюсь вправо, снова шарю по жёсткой и колкой траве. Нету. И неожиданно спотыкаюсь, — вот он где, этот кабель. А куда же девалась Лида? Что-то колыхнулось как будто левее меня. Подаю сигнал тихим свистом. Прислушиваюсь. Тишина. Где-то вдалеке заработал автомобильный или танковый мотор и, удаляясь, затих. Я иду вдоль телефонного кабеля, срезаю крутой подъём и в трёх шагах слышу какой-то всхлип или вздох. Осторожно подхожу и едва не падаю, наткнувшись на кого-то, сидящего на земле. Она!
— Ты почему тут уселась? Ищу, понимаешь, тебя, ищу, всю сопку обшарил…
Да она плачет, кажется!
— Ты чего? Кто тебя?…
— С-страшно, товарищ младший лейтенант, миленький. Страшно в темноте. Иду, иду. Совсем одна. Заплуталась…
— Ну, вставай, вставай! — говорю как можно мягче, поднимаю её, всё ещё всхлипывающую. Девчонка же, что с неё взять? Название одно, что сержант. Надо бы успокоить её, вся дрожит, что-то смешное бы рассказать. И я начинаю бессовестно врать.
— Вот послушай, — говорю, — в нашем полку был такой случай. Старшину Балалайкина знаешь?
— Из взвода боепитания, что ли?
— Оттуда. Передают недавно по телефону приказание: «Старшину Балалайкина — в штаб!» А в дивизионе принимающий телефонист кричит: «Всех старшин с балалайками— в штаб!»
Лида заливается смехом, и я вынужден выдержать паузу. Потом продолжаю:
— Вот переполох был! Побежали старшины искать балалайки. Кое-как насобирали штук шесть со всего полка. Построились, идут. Балалайки несут как винтовки, в положении «на плечо». Начальник штаба увидел, шёл как раз им навстречу, спрашивает: «Это что за самодеятельность такая? Что за балаган?» — «А это, отвечает Балалайкин, по вашему приказанию, товарищ майор, следуем к вам в штаб!..»
— Ну надо же! — смеётся Лида. — А мы в хозбатарее служим, ничего интересного не знаем. С подъёма до отбоя котлы да плита. И обратно с отбоя до подъёма. Ничего не поделаешь, служба такая.
Мне становится жаль её. Вспомнил, что брата у неё убили. Наверно, был такой же лейтенант, как я, только с голубыми петлицами, летал. И любовь к Лазареву наваливалась, судя по всему, безответная. Я беру Лиду за руку, она доверчиво сжимает мои пальцы.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.