Посетители - [76]

— Мы не волшебники, — согласился Портер. — Дайте нам выиграть раунд-другой у себя дома и доллар снова поднимется. Сейчас реальная опасность — конгресс и общественное мнение.

— Вы намерены отбиваться, — сказал сенатор. — Правильно. Никаких отступлений. Стоять насмерть.

— Мы будем держаться, — мрачно сказал Портер. — Ни шагу назад. Мы намерены утверждать, что правильно вели политику в ситуации с пришельцами. Никаких изменений не будет.

— Подходит, это мне по душе, — сказал сенатор. — Хотя я не одобряю всего, что делалось, но демонстрация силы мне по душе. В сложившейся обстановке нам требуется крепкое правительство.

Алис внесла поднос с сэндвичами и кофе и поставила на столик возле Портера.

— Принимайся за еду и не вздумай разговаривать, — сказала она. — Говорить будем мы с папой. У нас полным-полно вопросов.

— Да, особенно у моей дочери, — усмехнулся сенатор. — Она вся бурлит внутри. Для нее сложившаяся ситуация вовсе не начало великих смут и потрясений. Наоборот, это начало новой эры, чуть ли не Золотого Века. И я с ней, конечно, не согласен.

— Ты ошибаешься, — упрямо сказала отцу Алис. — А ты, конечно, согласен с ним. Но вы оба заблуждаетесь. То, что случилось, может, самое превосходное, самое прекрасное, что с нами происходило до сих пор. Конечно, придется пережить бурный период. Придется кое-что изменить в нашем сознании. Мы распростимся с технологическим синдромом, лихорадившим нас последние двести лет. Мы увидим, что наша экономическая система очень хрупка и ненадежна. Она построена на хрупком фундаменте. И нам придется признать, что есть и другие ценности помимо хорошо работающих машин.

— Если мы станем действительно свободными, — сказал сенатор, — если излечимся от того, что называется тиранией технологии, если получим шанс нового начала, что же тогда делать?

— Мы оставим эти крысиные гонки, — сказала Алис, — эти крысиные гонки технологии и политики, социальной жизни. Мы станем не соревноваться, а работать рука об руку ради общих целей. Как только исчезнет необходимость в технологическом процессе, исчезнет и необходимость рвать зубами глотку соперника ради получения наималейшего преимущества. Вот это и делает президент, объявляя мораторий. Хотя сам не понимает, что именно делает. Он дает деловому миру передышку, чтобы тот пришел в себя, хоть немного образумился. Если им хватит времени…

— Давай не будем сейчас спорить, — сказал сенатор. — Мы обсудим с тобой эту проблему как-нибудь потом.

— Со всей твоей помпой, — иронично сказала Алис, — и твоими убеждениями…

— Дэйв должен вернуться в Белый Дом, — напомнил сенатор. — Его ждут. Он ведь пришел к нам не просто так. Его тяготит какая-то проблема.

— Извини, дорогой, что я помешала, — сказала Алис. — Не стоило мне этого делать. Я могу послушать или уйти?

— Ты вовсе не мешала, — ответил Портер, прикончив второй сэндвич. — Я хочу, чтобы ты услышала то, что я скажу. И не обижайтесь на меня. Белый Дом хочет использовать вас, сенатор.

— Не нравится мне эта формулировка, — ответил сенатор. — Я очень не люблю, когда меня «используют». Но это часть политики — вечно кого-то используют, что-то используют. Так что там у вас?

— Мы выдержим, — сказал Портер, — или надеемся выдержать, если Холм не будет на нас чересчур давить. Хотя бы несколько дней.

— Почему вы обратились именно ко мне? — сказал сенатор. — У вас там ведь есть свои люди. А я, как вы помните, редко играл на вашей стороне…

— Наши люди будут делать все, что в их силах, — пояснил Портер. — Но в наших руках все это будет вонять грязной политикой. Если же сыграете вы, то запаха не будет.

— Но почему я? Я всегда сражался с Белым Домом. Почти по любому законопроекту, почти по всем биллям. Обо мне там, бывало, говорили очень сурово. Почему же теперь я должен сотрудничать с вами? Какие у нас могут быть общие интересы?

— Интересы нации, — ответил Портер. — Один из грозящих нам моментов в случае усиления давления со стороны конгресса и сената требования просить помощи извне. На тех основаниях, что ситуация не чисто внутренняя, а международного характера. И посему остальные страны должны работать над ней вместе с нами. ООН вопит об этом с самого начала.

— Да, я знаю, — кивнул сенатор. — Но я не согласен с ООН. Это не их дело.

— Слишком многое поставлено на карту, — сказал Портер. — Мы не можем этого допустить. Я сделаю намек на очень секретный факт. Хотите услышать?

— Не уверен, стоит ли.

— Нам нужно распространить слух.

— Все это просто отвратительно, — сказала Алис.

— Моя реакция несколько мягче, чем у дочери, — сказал сенатор, хотя и я испытываю нечто подобное. Но вас лично я не виню. Вы говорите сейчас явно не от своего имени.

— Да, еще бы вы не знали, что я говорю не от себя. Хотя лично я воспринял бы это более мягко.

— Вы хотите сообщить мне нечто, чтобы я проговорился затем в нужных местах нужным людям. Именно я, знающий, где такая акция произведет нужный эффект.

— Это несколько упрощенная формулировка, — согласился Портер, — но в целом…

— Дэйв, в дискуссии без грубостей не обойтись, — сказал сенатор.

— Я не против слов, которые вы используете, — сказал Портер. — Можете не смягчать их. Я не буду спорить, убеждать, принуждать вас. Скажите просто «нет», я встану и уйду, и лично я не буду испытывать к вам никаких дурных чувств. Мне даны инструкции ни в коем случае не спорить с вами. У нас нет желания давить на вас. Если бы оно было, мы, без сомнения, использовали бы это.