Порядок вещей - [25]
– Вот, пожалуйста, вам наглядный пример, – говорит девушка. – Постоянно хочет быть в центре внимания. Как только о нем забывают, начинает бояться, что исчезнет. А как напомнить о себе, если не очередной пакостью? Укусить, подложить свинью – это он может. Я причиняю боль, значит, я существую – вот принцип, которым он сейчас руководствуется.
– Слово «принцепс» – означает «первый в списке сенаторов», – говорит старик, ковыряясь в носу. – Слово за тобой, первый в списке.
– Пас, – глухо отвечает Жак.
– Чего-чего? – Старик зажимает нос в кулак, как морковку.
– Оглох? Пас! Па-ас!
– Вот как? Хм. Значит, пас? – Старик еще раз заглядывает в свои карты. – Нда-а, любопытно. Ну-ну. Тогда и мы, скажем, пас.
– Козырь пика, – говорит Жак.
– Он считает, что все мы, – продолжает девушка, – плоды его больного воображения. Силой сознания он материализовал свои мысли…
– Заткнись! – не выдерживает Жак.
– Почему? Я тебя слушала? Пусть и другие послушают.
– Мы здесь одни, понимаешь? – Жак обращается исключительно к Виталию. – Если это планета, то мы одни на целой планете. Я появился первым…
– Первый в списке сенаторов, Принцепс, – говорит старик. Мы слышали.
– Даже не помню, когда это было…
– Не дури, – старик сделал страшные глаза.
– Ты чего?! Чего вызверился?
– Дурак, – хихикает старик. – Я же видел, как ты подменил карты…
Жак заливается идиотским смехом.
– Пойдем, – говорит девушка. – Я больше не могу. Пойдем отсюда скорее!
42. Шлейф
– Ты поедешь с нами, или останешься пить? – довольно бесцеремонно спрашивает Аня.
– Почему «пить»? Надо отвезти инструменты.
– Тогда мы тебя дожидаться не будем.
– Подождите у выхода. Я сейчас подойду.
Через минуту Смольников присоединяется к нам на улице:
– Ну? Что скажете? Как концерт?
– Лучше, чем на CD. Думаю, публике понравилось. Прям как в прежние времена!
– Да. Нонсенс. Напоследок собрались нужные люди.
– Что ты имеешь в виду?
– Это был наш прощальный концерт. Своего рода похороны.
– Ничего себе! Почему?
– Еще Леонардо говорил, что звучащая струна лютни находит ответ и приводит в движение только подобную струну на другой лютне. Когда подобная взаимосвязь между музыкантами утрачена, им нечего делать вместе. К тому же «четверка» – критическое число, а мы уже выпустили четыре альбома.
– И что? Ты готов все бросить?
– Ладно, вот что. Я поговорю с ребятами. Они отвезут инструменты без меня. Подождите, хорошо? Я быстро…
43. Идеальный мир
Шри Ауробиндо (1894–1969). Из книги «Беседы с Павитрой»:
«Все, отбрасываемое нами днем, возвращается к нам ночью».
Ближе и ближе скрипит песок под ногами Жака. Он не смотрит по сторонам, и кажется, вот-вот пройдет мимо, но в последний миг остановился:
– Думали, не замечу, да? Как мышки: ти-ти-ти…
– Не хотелось бы выслушивать завтра твои извинения, – предупреждает девушка.
– А что я сказал? Я ничего не сказал. Особенного…
– Ты пьян.
– Я стеклянен! Сквозь меня можно смотреть на луну. Как в телескоп. Знаете?
– Иди спать.
– Успокойся. Ничего я твоему кобелю не сделаю.
Руки Виталия сжимаются в кулаки.
– Просто нам нужно обсудить одну очень важную научную проблему, – невозмутимо заканчивает фразу Жак.
– Обсудите завтра.
– Некоторые вещи не могут ждать до утра.
– Не сходи с ума…
– Так! Все! Я тебя не слышу. Поняла? Его слышу, а тебя – нет. Тебя вообще здесь нет.
– Я есть, – говорит девушка. – А вот тебя здесь быть не должно. Иди спать. Так будет лучше.
– Лучше, хуже – об этом судить не тебе.
Взгляд Жака делается неподвижным, как у змеи.
– Ты по-до-нок, – проговаривает он необычайно низким голосом, и целый ворох углей и черного шлака вываливается у него изо рта.
Виталий вскакивает. Жак отталкивает девушку, которая пыталась встать у него на пути. Поигрывая тростью в отведенной чуть в сторону правой руке, приближается к Виталию:
– Ты, подонок! Бей! Чего смотришь? Струсил? Скотина!
Глаза пусты, как стены морга. Не осталось ни ушей, ни волос, ни носа – только узкое пространство с бровями и ртом. Туловища тоже нет – сплошная спина, которая, как будто сжимается, стремясь ускользнуть из-под взгляда. И ног нет. Есть только руки, но и они существуют как бы отдельно от тела.
Внезапно острие трости оказывается у самых глаз Виталия. Он едва успевает отбить трость рукой:
– Спятил?!
Отступив на два шага, Жак замахивается тростью и застывает в позе погонщика овец.
– Так, значит, драться не будешь? – доносится откуда-то из-под земли его голос.
Виталий не может заставить себя нанести удар.
– Ладно, – говорит он тихо. – Идем.
– Куда?
– Куда хочешь.
– Мне все равно, где втоптать твою паршивую рожу в грязь!
– Идем к цирку.
– Меня это устраивает.
Оба направляются к Колизею.
44. Почти детективная история
Расставшись с Аней, мы сошли с трамвая на остановке Петрашевского. Уже стемнело. На тротуарах то и дело попадались лужи. Будучи без очков, я следовал за Юрием.
– Как это ты решил жениться? – спросил его в спину.
– А что? Пора. Нужно принимать какое-то кардинальное решение. Но эта история, пожалуй, даже забавна…
Он приостановился, чтобы я поравнялся с ним и продолжил:
– Дело в том, что познакомился я с ней через одну мою старую приятельницу. Эту старую приятельницу я любил когда-то. Ничего такого – чистая, платоническая любовь. Так вот, однажды она выходит замуж. А через какое-то время, совсем недавно, решила женить и меня. И кандидатуру подыскала. Потом были настоящие смотрины. Прихожу – знакомят, честь по чести, оставляют одних. Она! – играет на рояле Шопена, я! – листаю иллюстрированные журналы, пью кофе – идиллия!
Роман «Конец века в Бухаресте» румынского писателя и общественного деятеля Иона Марина Садовяну (1893—1964), мастера социально-психологической прозы, повествует о жизни румынского общества в последнем десятилетии XIX века.
Начинается прозаическая книга поэта Вадима Сикорского повестью «Фигура» — произведением оригинальным, драматически напряженным, правдивым. Главная мысль романа «Швейцарец» — невозможность герметически замкнутого счастья. Цикл рассказов отличается острой сюжетностью и в то же время глубокой поэтичностью. Опыт и глаз поэта чувствуются здесь и в эмоциональной приподнятости тона, и в точности наблюдений.
В книгу включены две повести — «Горы высокие...» никарагуанского автора Омара Кабесаса и «День из ее жизни» сальвадорского писателя Манлио Аргеты. Обе повести посвящены освободительной борьбе народов Центральной Америки против сил империализма и реакции. Живым и красочным языком авторы рисуют впечатляющие образы борцов за правое дело свободы. Книга предназначается для широкого круга читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.
Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.