Порученец царя. Персиянка - [20]

– Конечно, конечно, – обрадовано забормотал купец.

Он сунул в ладонь пожилому стрельцу такую же монету, и стрельцы вернулись в лодку к товарищам. Вёсла вновь зашлёпали по водной глади, лодка отплыла и по дуге развернулась к другому судну, большому рыбачьему челну, застывшему на месте ниже по реке. Невольно провожая лодку и десятника в ней немигающими глазами, купец белым платком стёр с бледного лба бусинки пота и, будто на слова больше не было сил, слабо махнул рукой кормчему, де, надо отправляться.

– Парус наверх! – сурово распорядился кормчий, надрывая до сипа зычный голос. – Выбирай якорь!

Заскрипела верёвка, поднимаемая верхняя перекладина паруса вновь стала постукивать о мачту, а на носу, с трением о дерево зашуршал выбираемый из воды канат.

Для одного из беглецов это прозвучало милой сердцу песней. Второй же встал из укрытия, присел рядом.

– Столько денег разбрасываем, – пробубнил он расстроено. – Лучше драться.

– Хорошо, десятник тебя не заметил, – отозвался Удача в прекрасном расположении духа. – А то пришлось бы дать больше. Не расстраивайся. Будет цела голова, будут и деньги. А без головы... Соображаешь, что они ни к чему без головы? Вижу, не согласен. Может, ты и прав. Но мне не удаётся их копить. Они приходят... я и сам не пойму, как. Дьявол их знает, как и уходят. – Он помедлил, и поскольку товарищ молчал, добавил: – А придётся ещё отдать. – И он взором показал кверху, где над их головами топтались корабельщики. – Не прятаться же две недели крысами. Да они уж знают, что мы на судне. И питаться нам чем-то надо. Как считаешь?

– А-а, чёрт с ними, – безнадёжно отмахнулся парень и прикусил нижнюю губу. Потом пробормотал в сторону: – Я бы дрался.

Они ощутили, что корабль поплыл, уносимый течением Волги и ветерком от негостеприимного для них города, и, когда решили, что окраины потерялись из виду за холмами или лесами, вылезли из своего укрытия и выбрались к дневному свету. Это не вызвало удивления на палубе, где их появления ждали, хмуро, неприветливо и опасливо.

– Зачем я ввязался в твои с Морозовым дела?! – за час до полудня испугано шумел воевода в своей служебной комнате в приказных палатах. Он вышагивал перед стоящим у окна Плосконосом, вдруг сбросил с края стола оставленные беглецами кандалы. Вызванный их падением стук о пол и протяжный, показавшийся жалобным, звон кандальной цепи резанули ему слух. Вздрогнув от скрипа половицы под собственным мягким сапогом, он пошатнулся на обессиленных ногах, неуверенно ступая, добрался до кресла и плюхнулся на подушку сидения. Схватился за голову руками, мучительно выговорил: – Царь узнает?! Сибирь обеспечена... Сыновья, дочери не простят!

Казалось, что стон вырвался из самой глубины его души, словно у раскаивающегося в содеянном поступке грешника.

– Некому будет сообщать, не узнает, – невозмутимо и твёрдо сказал Плосконос, который намеренно показывал равнодушие к его переживаниям.

Воевода притих на минуту. Потом глухо заговорил:

– Теряя голову, по волосам не плачут, – согласился он с Плосконосом. – Бери самый быстрый корабль – если надо, то моим именем. Спустись за Казань, там большой разбой и не перед кем держать ответ. Досматривай всё, что плывёт к Царицыну. Этот, – он указал пальцами на кандалы на полу, – он не должен вернуться в Москву. – Сомнения вновь накатили на него прибойной волной. – Но где взять столько надёжных людей для такого дела?

Он покачал головой от нового приступа отчаяния.

– Есть у меня соображение... – негромко высказался Плосконос, и веки его сощурились в жестокие щелочки.

– Так поспешай же! – Вновь обретая надежду при виде его спокойной уверенности, воевода слегка постучал тяжёлым кулаком по столу. – Поспешай же! Не медли!

6. Речные грабители

Если на Низу Волги и на Хвалынском море утвердились казаки, а когда обрели сильного вождя в Степане Разине, и вовсе сами себя объявили хозяевами побережий, то на Среднем течении великой торговой реки Восточной Европы славился грабежами Бахтияр-атаман. Шайки его набирались из склонных к разбою татар, мордвы, черемис и прочего поволжского сброда, устраивали гнёзда в Жигулёвских горах, где суда долго, дни и дни плывут вдоль гористых обрывов правого берега. Никак их не удавалось оттуда выкурить, окончательно разогнать ни воеводам Казани, ни воеводам Самары, Симбирска, не говоря уже о воеводах городов и городков поменьше, послабее. Только уничтожат одну, тут же появлялись несколько других.

Подходы же и тайные тропы к главному логову самого Бахтияра даже из его головорезов мало кто знал не понаслышке. И о добытых многой кровью и зверствами богатствах этого логова ходили такие рассказы, что тем, кто редко проплывал судами из других, удалённых мест и стран, эти рассказы представлялись сказочным преувеличением, которому они не встречали доказательств. Однако суда из удалённых земель проплывали почти всегда только караванами, с воинами и пушками, а Бахтияр, верный извечным татарским привычкам не нападать, где мог быть сильный отпор и успех казался сомнительным, пропускал такие караваны, не показываясь, не обнаруживая себя ни малейшим признаком. Но горе стругу или кораблю, если он отваживался оказаться поблизости от разбойного гнезда бахтияровых молодчиков при слабом вооружении, без единой пушки, в сумерки ли, в дневное время, а тем более, ночью. Редко кому из корабельщиков таких судов удавалось не пропасть бесследно и навсегда, а кто и спасался, спасались только за разорительный родственникам и друзьям выкуп.