Портрет моей бессмертной леди - [2]
Распахнулась тяжелая дверь, открывая взору две закутанные в черные одежды фигуры, стоявшие в коридоре. Невозможно было сказать, хоть что-нибудь определенное об обезличенных фигурах в капюшонах. Рука, бледная и худая, появилась из-под складок одежд одного из новоприбывших и жестом приказала художнику встать и следовать за ними. С неудавшейся миной безразличия, которое так хотелось бы сейчас чувствовать, Джованни исполнил приказание.
Он ступал по широкому каменному коридору, стараясь поддерживать шаг наравне с тюремщиками, шедшими по обе стороны от него. Через дыры в потолке виднелись светившие в ночном небе звезды и руины выжженных верхних этажей. Пол был наскоро подметен, кучки мусора лежали по сторонам. Под копотью и сажей, покрывавших стены, Джованни заметил почерневшие и выцветшие фрески: они изображали играющих нимф и сатиров и были выполнены в пасторальном стиле, бывшем в моде около столетия назад. Ночной бриз проходил через проломы в стенах, и пленник уловил ослабевший, но знакомый запах далеких фруктовых рощ.
Осознание того, что он, вероятно, находится в одной из заброшенных вил, усеивавших холмы вокруг Трантио, шокировало Джованни. Таких руин было предостаточно. Когда-то, в более безопасные и благополучные времена, среди богатых семей было модно строить такие дворцы: одновременно нарочитая демонстрация богатства и избавление от нищеты города. Уменьшение состояний торговцев и постепенно возрастающее количество набегов зеленокожих дикарей привели к резкому концу сельской идиллии. Беженцы вернулись в комфорт своих шикарных домов, защищенных высокой и хорошо охраняемой крепостной стеной. С тех пор заброшенные виллы стали прибежищем для хищников, прячущихся от конных патрулей гвардии Трантио.
Хищников вроде разбойников, орочьих банд или…
«Или кого?» - подумал Джованни, вздрогнув. Воображение художника живо рисовало серию кошмарных сцен, изображавших то, что могло отпугнуть бандитов или даже орков от этого места.
Что-то прошуршало у ног Готтио, и он отпрыгнул, увидев большую крысу, пробежавшую прямо по его ноге. За спиной Джованни произошло какое-то резкое движение, сопровождавшееся громким воплем боли и прерванным звуком рвущейся плоти. Художник повернулся, на мгновение увидев происходящее под капюшоном: длинные тонкие пальцы впихивали нечто пищащее и еще живое в чудовищно широко раскрытые челюсти. Тюремщик предупредительно зашипел, заставляя Джованни двигаться дальше. Впечатленное воображение Готтио мысленно стерло предыдущую серию картинок и начало работу над галереей еще больших ужасов.
Коридор закончился открытым дверным проемом, из которого лился мягкий свет. Подгоняемый низким рыком одного из существ-тюремщиков, Джованни робко ступил в комнату.
Комната выглядела точно так, как должна была выглядеть в свои лучшие дни. Взгляд художника прошел по богатой мебели, столику с блюдом фруктов и хрустальным графином с вином. Интересно, похитители хотели его отравить после того, как он пролежал без чувств, по меньшей мере, день? Еще одним непонятным ему элементом интерьера был мольберт с пустым холстом. На стенах же висели картины, сразу приковавшие к себе его внимание.
Их всего была дюжина. Самая великая коллекция, которую Джованни когда-либо видел. Он узнал работу кисти великого Да Винчио, чьи монументальные фрески украшали потолок великого Храма Шаллии в Реме - одного из чудес Старого Света. Рядом с ней находился холст, носивший узнаваемый стиль отмеченного Хаосом безумца из Эсталии - Дари. Его работы были объявленными еретическими две сотни лет назад и до сих пор были запрещены в Империи. Напротив произведения Дари висела картина, имевшая все признаки того, что к ее созданию приложил руку Фра’Литти. Известно было лишь восемь картин этого автора, и все они находились в коллекциях богатейших магнатов Тилеи, сражавшихся между собой за звание обладателя самых редких и изысканных образцов искусства. Если эта картина действительно была девятой, то ее цена просто невообразима.
Джованни был потрясен художественным богатством, окружавшим его. Вот работа Бардово, запечатлевшего открытие Люстрии Марко Колумбом. Рядом - холст с похожей на царапины подписью загадочного Иль Ратцо (крыска-крыска - прим. пер.), про которого ходили слухи о том, что он, вероятно, вовсе не человек.
И только потом Готтио осознал все, что можно было сказать обо всех этих картинах.
Всюду висели портреты, изображавшие одно и то же: знатную женщину с алебастровой кожей, изумительной, но холодной красоты.
Джованни переводил взгляд от портрета к портрету, глаза говорили о том, во что разум отказывался верить. В независимости от художника, от разницы в стиле каждого, предмет изображения был одинаков: все тот же блеск запретного в темных глазах, все тот же нераскрытый секрет за сжатыми в насмешливой улыбке губами. В то же время в каждом изображении сохранялось нечто свое. Портрет да Винчио показывал ее влекущим к себе ангелом Тьмы, богохульным близнецом благословенной богини милосердия из храма в Реме. Работа Бордово показывала ее как одинокую призрачную фигуру, стоявшую на заднем плане усеянного мертвыми телами поля боя.
