Портрет миллионера - [14]

Милли отпустила тележку, готовая бежать к нему, но что-то остановило ее. Его поза, выражение его лица… Стало ясно – хотя Леонид протягивает к ней руки и произносит ее имя, он не испытывает никакой радости от их встречи. Прищуренные глаза и желваки на щеках пугали ее.

– Леонид! Что происходит? – Фотовспышки слепили, Милли совсем растерялась.

Вместо ответа он крепко обнял ее и поцеловал в губы. Все было так же божественно, как она помнила все эти долгие шестнадцать недель, – его вкус, его запах, все, что она столько раз заново переживала в своих мечтах и снах, эта новая встреча, на которую она лишь надеялась. Но лед в его глазах делал все совсем иным. А его крепкое объятье просто ограничивало ее движения. Наконец он прошептал ей на ухо:

– Милли, молчи. Говорить буду я.

– Я не понимаю…

Кто-то – возможно, телохранитель Леонида – забрал у нее тележку, а сам Леонид, обняв Милли за плечи, повел ее сквозь толпу журналистов. У ее лица оказалось сразу несколько микрофонов. Посыпались вопросы:

– Когда появится ребенок?

– Собираетесь ли вы остаться в Австралии?

– Как давно вы знакомы с Леонидом?

– Когда вы намеревались сообщить Леониду о ребенке?

Ошеломленная, недоумевающая, Милли взглянула на Леонида. Она так долго обдумывала, как лучше рассказать Леониду о своих новостях, а, оказывается, эта новость – уже публичное достояние.

Вопросы сыпались на нее как удары, усиливая ее смятение. Наконец вмешался Леонид. С оттенком усталости от устроенного прессой цирка, он спокойно и властно обратился к голодной толпе:

– Надеюсь, вы понимаете, моя невеста устала от столь длительного путешествия.

Милли собиралась протестовать, но почувствовала, что он сжал ее запястье. Слава богу, подумала Милли, почувствовав, как у нее дрожат колени.

– Вопреки тому, что сообщал утренний выпуск вашей газеты, мы оба счастливы, что у нас будет ребенок, – Леонид произносил это, пристально глядя на женщину с портативным магнитофоном, которая заметно побледнела.

– Вы помолвлены? – Журналистка не забывала о своих обязанностях.

– Полагаю, слово «невеста» означает именно это.

Его сарказм и высокомерие не остановили журналистов.

– А как реагирует ваша семья?

– Они в восторге. С радостью ждут прибавления.

– Когда это произойдет? Назовите приблизительную дату.

– Достаточно вопросов. Моя невеста измучена.

И, не обращая больше внимания на вопросы, микрофоны и камеры, Леонид молча повел Милли к автомобилю, ожидающему их возле аэровокзала. Ее багаж и бесценные картины погрузили в багажник. Когда же водитель распахнул перед Милли заднюю дверцу, она на секунду ощутила сильное желание повернуться и бежать обратно, туда, где остались репортеры и фотографы. Это было бы гораздо лучше, чем встретиться лицом к лицу с Леонидом в тесном салоне автомобиля. В самолет – и домой: двадцатичетырехчасовой перелет предпочтительней встречи с ним. Его гнев был почти осязаем – и когда он молчал, и когда отрывисто говорил ей, что делать.

– Садись, – слова звучали как выстрелы, прекрасные губы бледны и зло сжаты.

Милли села. Только в этот момент она поняла, как сильно дрожит. Несколько минут водитель возился с багажом, и они с Леонидом оставались в машине наедине. Она старалась взять себя в руки и понять, как ей быть, как общаться с этим совершенно незнакомым, чужим человеком.

– У тебя нет права называть меня своей невестой, Леонид. Никакого права.

– Нет права? – Мужчина безрадостно засмеялся. – Ты не представляешь, Милли, как много у меня прав. И я воспользуюсь ими всеми и каждым из них.

Водитель занял свое место. На секунду Милли показалось, что Леонид будет целовать ее, продолжая спектакль. Но она увидела в его глазах такую же ненависть к этому притворству, какую испытывала сама.

– Развлекись, пока едем, – Леонид протянул Милли газету.

Читая статью, она чувствовала, как почва уходит из-под ее ног, как ее мир переворачивается вверх дном. Она увидела напечатанными свои разговоры с ближайшей подругой Джиной. Милли много раз говорила с Джиной – и только с ней, – когда поняла, что беременна, когда была в полном отчаянии и не знала, как поступить. Это были личные, интимные беседы с близким другом. И вдруг – вот они, черным по белому, представлены на обозрение всему миру, и что еще хуже – Леониду.

– Боже, Леонид, я никогда…

– Вот мое любимое место, – он указал пальцем абзац.

Прочесть Милли не сумела бы, даже если бы и постаралась – слезы туманили глаза. Но она и так знала, что там. Это был самый ужасный вечер, тот самый, когда она говорила с Джиной о возможности аборта. Мысль эта была мимолетна, она рыдала и дрожала тогда. В газете все было написано обстоятельно и спокойно, никаких намеков на отчаяние, владевшее ею в тот момент. Либо журналист в погоне за сенсацией, либо ее алчная подруга… неважно, кто из них постарался добротно приправить все пикантными подробностями. Но то, что в конце разговора Милли, тряхнув головой, сказала: «Нет, я никогда так не поступлю», – именно это куда-то пропало.

– Может, нам вырезать это для первой страницы детского альбома? – это Леонид спросил уже в отеле.

– Не говори так, – попросила Милли. – Я понимаю, ужасно вот так узнать…