Porte ouverte - [2]

Разумеется, у безземельного герцога нашлось немало соперников из числа ближней и дальней родни. Обойти их удалось благодаря деятельной поддержке церкви.

Но теперь эта поддержка грозила обернуться недобрым ликом. Легко было осуждать еретиков, не видя вживе ни одного из них. Но вдруг оказалось, что долгожданные владения герцога заражены этой скверной, и если исполнять христианский долг, то окажешься властелином выжженной пустыни, где начнут хозяйничать ландскнехты мессира Иммануса. Стоило ли тогда бороться за наследство? А тут ещё замок, неведомо кому принадлежащий. Герцог не верил в бесхозные замки. А что касается снятых ворот, то, если они целы, навесить их — дело двух дней.

Со всеми этими делами хотелось бы разобраться до подхода церковных войск, так что совет графа, будущего соседа, прозвучал как нельзя кстати.

Благодатные южные земли, изобильные всем, в том числе, к сожалению, и еретиками. Здесь даже мужики порой умеют читать, а значит, рассуждают и неизбежно приходят к неподобающим выводам. А от разрушительных мыслей один шаг до бунта, чего герцог хотел ещё меньше, чем крестового похода.

Слегка всхолмлённая равнина, виноградники, поля пшеницы, заливные луга вдоль реки. Село, беззащитно вставшее на открытом месте. Если бы не боязнь разбойников, люди и вовсе разобрались бы по отдельным хуторкам. Но и без того любой сколько-нибудь сильный отряд мог бы безнаказанно грабить сельчан, если бы совсем рядом не возвышались башни замка.

Замок был тих и казался необитаемым.

Собственно, для защиты от мародёров башни не нужны. Вполне достаточно гарнизона, способного разогнать шайки и перевешать любителей чужого добра. Но каждый феодал хочет быть сувереном, и крепостные башни нужны для отстаивания суверенитета. Так что королевский указ о сносе укреплений был издан вовремя. Тем нелепей казалась твердыня со снятыми воротами и засыпанным рвом.

Памятуя добрый совет, герцог Эрлау сначала направился к деревне, где намеревался выяснить, чем живёт округа.

Выяснилось, что округа не живёт. Деревня была пуста, как бывало лишь в те времена, когда с юга набегали мавританские пираты. Тогда люди бежали в замок, туда же отгонялся скот и уносилось всё, что можно унести.

Первым побуждением герцога было сжечь деревню, жители которой преступно посмели уклониться от встречи сеньора. К тому же они, судя по всему, захватили беззащитный замок — такое спускать мужикам немыслимо. И всё же по здравом размышлении герцог смирил праведный гнев. Государственная мудрость победила христианское рвение. Здесь не Германия, где каждый мужик оказывается заведомым еретиком и можно со спокойной душой жечь любую деревню и всякий хутор: всё равно не свои. Здешние крестьяне, как говорят, тоже еретичествуют, но они же платят налоги, не кому-то, а своему герцогу, так что хочешь не хочешь, но их нужно беречь.

Деревню Эрлау занял, определив рейтаров на постой так, чтобы каждый сколько-нибудь зажиточный дом оказался под охраной. Выставил дозор на дороге, чтобы заранее знать о подходе войска мессира Иммануса. Второй, уже не дозор, а секрет, расположился в некотором отдалении от негостеприимно распахнутых замковых ворот. Дозорные наблюдали, чтобы никто не входил в замок и не покидал его стен. Впрочем, замок был тих, словно в нём не скрывалась толпа народа. Над стенами не поднималось ни единого дымка, чего не может быть, если крестьяне и впрямь в крепости.

Зато выставленный на дороге дозор на третий день сообщил о подходе отряда, ведомого отцом Имманусом. Ландскнехты, набранные в тех самых землях, где некогда воевал герцог, готовы были убивать кого угодно, не затрудняясь вредными мыслями.

— Что я вижу? — воскликнул Имманус, когда два военачальника встретились. — Я ожидал, что на донжоне будет установлен ваш штандарт. И горько сожалел, что еретики будут колесованы, прежде чем я смогу дать им последнее напутствие.

— Я тоже подумал об этом, — с готовностью подхватил герцог, — и потому не стал входить в Порт Уверт прежде, чем будет отслужен молебен и получено ваше благословение.

— Что же, сегодня мы отслужим молебен, и завтра утром дьявольская цитадель откроет перед нами свои ворота.

— Монсеньор, это невозможно. Крепость называется Порт Уверт, у неё нет ворот.

— Ошибаетесь, сын мой. Дьявольские силы сделали эти ворота невидимыми, но они, несомненно, есть. И завтра они будут разбиты.

— Я никогда не сомневался в вашем усердии во славу католической церкви и Святого Престола.

— А почему цела деревня?

— В ней не осталось ни единого жителя. Судя по следам, все они в замке. Не знаю, на что они надеются, сидя там.

— Но сжечь гнездо заразы — ваш долг.

— Монсеньор, я много воевал в землях, поражённых ересью, и знаю, что порча гнездится в сердцах, а не в домах. В селе расквартированы мои рейтары, и, боюсь, они будут недовольны, если я без достаточной на то причины выгоню их под открытое небо.

Имманус скривил губы, но возражать не стал.

Наутро, как и предполагалось, оба отряда были выстроены перед входом в замок, где по-прежнему не было ничего похожего на ворота. Установили переносной алтарь и отслужили мессу. Затем очередь дошла до военных действий. Сдвинув алтарь, артиллеристы монсеньора Иммануса установили две бронзовых бомбарды. Окутавшись клубами дыма, орудия изрыгнули каменные ядра прямиком в зияющий проход. Что там творилось, было не рассмотреть, — но, во всяком случае, никаких заметных разрушений не обнаружилось. Ждать целый час, пока пушкари обиходят орудия и произведут следующий залп, Имманус не стал, скомандовав солдатам наступление.