Порт–Артур. Воспоминания участников - [8]

Министр иностранных дел граф Ламсдорф, не подозревая об отнятии от наместника права переговоров с дальневосточными посланниками, выпустил в первые дни войны «Красную книгу», в которой сваливал всю вину на адмирала Алексеева. Книга эта, выпущенная и разосланная в количестве 50 экземпляров, была по Высочайшему повелению у всех получивших ее отобрана и уничтожена. Оказалось, что с 12 января переговоры с посланниками велись контр–адмиралом Абаза.

Таким образом, к началу военных действий наместник не был даже в курсе дипломатических переговоров.

В 1911 г., когда были осложнения между морским ведомством и Государственной Думой по поводу бюджета на постройку военных судов и возник вопрос о смене морского министра, Государь сказал П. А. Столыпину:

— Я знаю только одного адмирала, который нашел бы общий язык с Думой — это Алексеев, но, к сожалению, общественное мнение слишком против него, хотя он ни в чем не виноват.

Капитан I ранга

Б. И. Бок

(Муж дочери П. А. Столыпина.

См. ее воспоминания на нашей странице – LDN, ldn–knigi)

В 1904 ГОДУ

В связи с 50–летием в 1954 году начала первой русско–японской войны, длившейся почти полтора года, небезынтересно перелистать воспоминания государственных деятелей эпохи этой войны. Приведем некоторые из них. Вот, например, выдержка из записок германского морского министра того времени, адмирала Тирпица.

«…Когда я прибыл в Потсдамский дворец (дело было летом 1903 года. — А. Л.), там уже собрались: имперский канцлер фон Гольштейн; статс–секретарь иностранных дел барон фон Рихтхофен и генерал граф Шлиффен. Император был в отличном расположении духа и дружески приветствовал нас:

— Я пригласил вас, господа, чтобы обсудить вопрос о военном союзе с Россией. Думаю, что такой союз вынудит Францию примкнуть к нам.

Граф Шлиффен одобрил мысль, заявив, что с точки зрения стратегии, такой союз только желателен, но я возразил, что не могу вполне присоединиться к графу из–за опасения, как бы этот союз не обострил и без того напряженные отношения между нами и Англией, что было бы весьма нежелательно, и с чем, вероятно, граф согласится.

— Как известно вашему величеству, — пояснил я, — Россия накануне войны с Японией, и всё ее внимание должно быть направлено на Восток, почему, в случае какого–либо конфликта на Западе, она не в состоянии будет выделить более 200 тысяч штыков, что, при столкновении миллионных армий более чем недостаточно. Между тем, заключая с ней сейчас военный союз, мы рискуем быть втянутыми в дальневосточный конфликт. Всё, что мы можем сделать в настоящий момент, это постараться убедить Россию принять спешные меры к усилению своих вооруженных сил на Востоке, так как ее поражение там чревато для всей Европы и, в частности, для нас грозными политическими последствиями…

Граф Шлиффен ничего не возразил и только обиженно молчал. Фон Рихтхофен, напротив, одобрительно покачивал головой, а канцлер пытался поддержать императора. Совещание длилось свыше двух часов. В конце концов было решено пока воздержаться от заключения военного союза, но в случае возникновения русско–японской войны, сохранить по отношению к России дружественный нейтралитет.

По окончании заседания, император задержал меня и, отведя к окну, сказал, что вполне разделяет мои соображения и тоже считает поражение России опасным для наших позиций на Тихом океане. Тут он неожиданно добавил:

— Мне пришла в голову превосходная мысль попросить вас отвезти царю мое письмо и попытаться лично воздействовать на него в высказанном духе».

«Уехал я, — вспоминает далее Тирпиц, — несколько дней спустя. Миссия моя была крайне деликатна. Мне было известно, что настроение молодой императрицы англофильское, и что она имеет большое влияние на царя. Императора же Николая, напротив, я хорош знал, как искренне расположенного к Германии… Однако, по моем приезде в Петербург мне ни разу не удалось, несмотря на все попытки, остаться с ним наедине: императрица неизменно присутствовала. Не смею сказать, обладала ли эта прекрасная женщина государственным умом, но, несомненно, она не сохранила симпатии к немецкому отечеству. Тем не менее, мне ничего не оставалось делать, как вести переговоры при ней, что было довольно стеснительно: приходилось очень осторожно касаться неблагоприятного стратегического положения России на Востоке. Но убедившись, что их величества слушают с видимым интересом, я позволил себе говорить откровенно, и между прочим, указал, что сосредоточенная в Порт–Артуре эскадра имеет, на мой взгляд, скорее декоративное значение, нежели боевое. Я прямо заявил, что мы кровно заинтересованы в победе русского оружия, так как поражение России на Востоке может неблагоприятно отразиться на нашем положении там. Царица молчала, хотя ее лицо выражало благосклонность; император же слушал весьма милостиво. В заключение он сказал, что ненавидит японцев, не верит ни одному их слову, и отлично сознает всю серьезность положения. Царь заверил меня, что все необходимые меры принимаются.

— Мы достаточно сильны, и парализуем всякое вооруженное выступление Японии. — На этом аудиенция кончилась, и я, получив ответное письмо, вернулся в Берлин»…