Порождения войны - [30]

— И что же генерал Деникин? — спросил Алмазов. — Он разделяет эти воззрения?

— Мы много говорили с ним об этом, — ответил Щербатов. — Антон Иванович из тех, кто предпочел бы не решать задач за рамками сугубо военных. Но у него достаточно мужества, чтоб взглянуть в глаза реальности. Так что да, в итоге мне удалось убедить его. Что до генерала Юденича, он также трезво смотрит на вещи и понимает, что без поддержки финнов и прибалтов ему Петроград у большевиков не отбить. Поддержка же эта возможна только на условиях признания за национальными окраинами автономии, которую они фактически уже получили. Причем признание требуется сейчас, от Временного сибирского правительства, а не от мифического Учредительного собрания будущего. Так что нет оснований полагать, что командование Западного фронта в этих обстоятельствах станет держаться за политику непредрешения.

— Однако многие увидят предательство национальных интересов России в предоставлении независимости национальным окраинам, — заметил Михайлов.

— Так ли это важно теперь, когда решается вопрос о самом существовании России, — горячо возразил Щербатов. — Когда мы победим большевиков и восстановим величие нашей державы, национальные окраины вернутся под ее крыло — сами или после некоторого давления. Тем более что многие из них, получив независимость, примутся грызться между собой, чем упростят нам задачу.

— Вы демонстрируете сейчас превосходную степень политического цинизма, — сказал Михайлов с интонацией, которую Щербатов не смог сходу распознать. Но ведь носит же этот человек прозвище Ванька-Каин с некоторой даже гордостью…

— Настоящая ситуация требует политического цинизма, — твердо сказал Щербатов. — Но верно понятого и грамотно проведенного в жизнь цинизма. Разумеется, я не одобряю цинизм тех, кто пользуется междоусобицей, чтоб вывезти из России ценности. Но и желание драматически погибнуть ради России, а там хоть трава не расти, тоже не вызывает у меня сочувствия. Слова про крестный путь и искупительную жертву звучат возвышенно, однако на деле война ради войны ведет только к бессмысленному приумножению насилия. Наконец, многие прямо мстят за потерянное, за поруганное, за перенесенное. Я могу это понять. Но это никуда нас не приведет.

— Что же, по вашему мнению, может куда-то нас привести, полковник? — спросил Алмазов. — Что, к примеру, мы могли бы противопоставить большевистскому Декрету о земле?

— Год назад — ничего не могли. Тогда раздача земли крестьянам без всяких условий и выплат принесла большевикам сокрушительный успех. Но с тех пор даже самым простодушным селянам стал очевиден популизм этой меры. Продовольственная диктатура, голод… Теперь крестьяне пойдут за любым, кто предложит альтернативную земельную программу.

— Даже если по существу она окажется столь же популистской, как и ленинская? — улыбнулся Михайлов.

— Правда в том, что крестьян много, а земли мало, — ответил Щербатов. — Потому решения, способного удовлетворить всех, не существует. Вопрос стоит так: на какой слой землепашцев делать ставку. Большевики отнимают землю у богатых хозяйств и раздают бедноте; по сути грабят лучших в пользу худших. При помощи дифференцированного земельного налога мы могли бы обратить эту ситуацию. Опереться на крепких хозяев, на соль земли. Такая возможность будет заложена в нашу аграрную программу изначально.

— Вы же понимаете, что отменять сейчас итоги черного передела 1917 года — это политическое самоубийство? — спросил Михайлов. — Крестьяне даже без всяких большевиков взяли землю самозахватом и насмерть встанут против любого, кто попытается ее у них отобрать. Но и оставить им награбленное — преступление против частной собственности.

— Я согласен, что черный передел придется признать, — сказал Щербатов. — Но, в отличие от большевиков, мы станем выплачивать компенсации прежним законным собственникам.

— На какие шиши? — вскинулся Михайлов.

— Ты ж у нас министр финансов, Каин, — усмехнулся Алмазов. — Тебе и изыскивать, как ты изволил выразиться, шиши. Впрочем, это уже вопрос к нашим союзникам. Видит Бог, Россия заплатила за победу в Великой войне более страшную цену, чем все страны Антанты вместе взятые. Нам по справедливости принадлежит доля в контрибуции. А из нее уже можно выделять компенсации тем русским землевладельцам, кто потерял имущество в результате революционных потрясений. Прошу вас, угощайтесь, господа, — Алмазов вспомнил свои обязанности хозяина и разлил по опустевшим рюмкам вишневую наливку из хрустального графина.

— “Боши заплатят за все”, — хмыкнул Михайлов. — Боши-то, конечно, заплатят, вот только кому? Думаете, англичане охотно поделятся с обескровленной Россией этим сладким пирогом?

— Англичане всегда ведут двойную игру, — поморщился Алмазов. — И когда предали царскую фамилию, и сейчас тоже. Покойный Колчак слишком уж им доверял — чтоб не сказать, был их марионеткой, по существу. Нет, вести переговоры следует с французами. Комиссар Реньо — дельный человек. Помимо верности союзническим обязательствам и прочего такого, что не имеет, к сожалению, определяющего значения в наш прагматичный век, у него есть здравое понимание, что если сейчас революцию в России не задушить, эта зараза может перекинуться на Европу. Полагаю, если предъявить Реньо программу, которую он сочтет разумной, со временем средства поступят.